Витающие в облаках - [14]
Мадам Астарти еще покурила, навела марафет — вновь столкнувшись с вечным вопросом: как красить глаза, если она ничего не видит без очков, — и наконец приготовилась к выходу из дому.
Зазвонил телефон, но, когда мадам Астарти взяла трубку, собеседник с решительным щелчком отключился. В трубке послышалась мертвая тишина. Нет, так не говорят. Тишина не слышится, она просто есть. У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Таракан. Нет, кажется, не так. Иногда мадам Астарти приходило в голову, что, может быть, у нее наступает старческий маразм. Но ведь изнутри этого никак не понять.
Она тщательно заперла дверь, решив, что лишняя осторожность не помешает — хотя всю жизнь жила по прямо противоположному принципу.
— Пора идти, — сказала она, не обращаясь ни к кому в особенности, хотя…
Тут меня напугал профессор Кузенс: он вдруг наклонился ко мне, извлек из кармана мятную конфету и сунул мне в руку со словами «ты хорошая девочка», словно кто-то убеждал его в обратном.
Интересно, подумала я, действительно ли профессору столько лет, на сколько он выглядит? Я притягивала стариков как магнит — они слетались ко мне стайками на остановках и в магазинных очередях в отчаянном желании поболтать о погоде и автобусном расписании. Андреа боялась стариков (наверно, подозревая, что сама когда-нибудь станет таковой, и пытаясь избежать этой участи). По ее словам, каждый раз при виде младенца она думала о том, что когда-нибудь он станет стариком. Лично я предпочитаю при виде старика думать о том, что когда-то он был чьим-то ребеночком. Может, существует два типа людей (у одних стакан наполовину пустой, у других наполовину полный): одни прозревают бывшего младенца в человеческой развалине, а другие, депрессивные, смотрят на тугие щечки младенца и видят выжившую из ума старуху.
— Мудрую, — поправляет меня Нора. — Мудрую старуху.
У Арчи в глазах уже светился огонек безумия. Из-за жары и тесноты в аудитории он принимал все более растерзанный вид — ослабил галстук, расстегнул воротник, а мокрые пятна под мышками расползались по груди, сближаясь, как два океана, полные решимости найти соединяющий их пролив.
— …или как переход от одной манифестации к другой, от денотата к десигнату…
— Арчи, извините, пожалуйста. — Профессор Кузенс махал рукой, чтобы привлечь внимание лектора.
— Да? — стоически спросил Арчи.
— Вы не могли бы вернуться немножко назад? — добродушно попросил профессор. — Я, кажется, теряю нить ваших рассуждений. Боюсь… — он окинул студентов заговорщической улыбкой, — боюсь, мне не тягаться с гениальным умом доктора Маккью…
Арчи волок свой стул по ковру, отталкиваясь ногами — передвигаясь на такой манер, он напоминал особо неуклюжего далека[53], — но вдруг остановился перед профессором и начал делать какие-то странные дыхательные упражнения, вероятно, чтобы успокоиться, хотя со стороны казалось, что он пытается надуть самого себя, как шарик.
— Реализм, — терпеливо перебила Марта, спасая Арчи. Обращаясь к профессору Кузенсу, она произносила слова очень медленно и очень громко: — Доктор Маккью говорил о реализме.
— А! — Профессор Кузенс улыбнулся Марте. — Троллоп!
Арчи отъехал назад по бурому казенному ковролину, отступая, и рявкнул:
— Валидность миметической формы в постиндустриальную эпоху уже неубедительна! Верно или нет? Кто-нибудь? Есть соображения? Кевин?
Кевин мрачно помотал головой, глядя в стену.
— Эффи?
— Ну, я полагаю, что в наши дни, — я неловко ерзала на стуле, — наблюдается эпистемологический сдвиг в создании беллетристики, из-за которого правдоподобие второго порядка уже не работает при попытках создать трансцендентально связное представление мира.
Я сама не понимала, что говорю, но для Арчи мои слова явно имели смысл.
— Это, по-видимому, подразумевает, что создание трансцендентально связного представления мира является по-прежнему желательным, не так ли? У кого-нибудь есть соображения по этому поводу?
В дверь снова постучали.
— Тут прямо как на вокзале, — бодро сказал профессор Кузенс. — Не знаю, Арчи, как вы еще умудряетесь кого-нибудь чему-нибудь научить.
Арчи с сомнением посмотрел на него. Профессор Кузенс, конечно, уже направлялся на выход, но еще не весь вышел и пока обладал властью нанимать и увольнять сотрудников. Стук в дверь повторился.
— Войдите! — сварливо крикнул Арчи; пламя свечи заметалось и замерцало. — О, это вы, — сказал он, когда в аудиторию вошел…
— Нет, нет, хватит, — устало говорит Нора. — Уже и так слишком много народу.
Я сплю в глубине дома, в бывшей комнате для слуг, где пахнет плесенью и отсыревшей сажей. Тонкое пуховое одеяло с узором «огурцы» кажется мокрым на ощупь. Я выбрала эту комнату, потому что во всех спальнях побольше протекает крыша и кап-кап-капли падают в ведро — шотландская пытка водой. Я пыталась развести огонь в крохотном угловом камине с чугунной решеткой, но дымоход забит, — вероятно, там дохлая птица.
