Витающие в облаках - [106]

— Это я обнаружил тела, — начал рассказывать мне Чик. — Старик умер от большой дозы морфина. Его жена — от яда. Она явно только что родила. Старшую дочь так и не нашли, но ее платье выловили из реки — его опознал мужчина, с которым она провела предыдущий день, поэтому было решено, что она утонула. Младшая дочь…

Чик умолкает и взглядывает на Нору.

— …пропала вместе с малым, машиной и бриллиантами. Зато нашлись ее отпечатки пальцев на пакетике с ядом и флаконе с морфином. Из Данди приехали большие шишки, — мрачно продолжает он. — Скоро полиция по всей стране уже искала некую Элеонору Стюарт-Мюррей. Громкое вышло дело. Но я никогда не верил, что вы виновны. — Последние слова обращены к Норе. — Я решил, что вы хорошая девушка. Я видел вас на том кейли, вы плясали с таким крупным парнем, фермерским сынком, как его звали?

— Его никак не звали, — говорю я.

— Роберт, — печально говорит Нора. — Его звали Роберт.

— Улики были против вас, — говорит ей Чик. — Я бы на вашем месте сделал то же самое. Смылся. А чай еще есть?

— Я бежала, чтобы спасти дитя, — говорит Нора.

— От чего? — спрашивает «дитя».

— От Лахлана, от тебя самой, от прошлого, о котором ты еще не знала.

У меня нет ни матери, ни брата, ни сестры, ни отца. Я не хочу быть человеком, который, впервые в жизни открыв глаза, увидел свою мать мертвой. Я не хочу быть человеком, который пришел на землю лишь для того, чтобы его тут же швырнули обратно в воду, как опавший листок, ненужную обертку от конфеты.

— Впервые в жизни открыв глаза, ты увидела луну, — поправляет меня Нора.

— И это значит, что все нормально?

Я хочу, чтобы мне вернули мое старое «я». Я хочу иметь мать, отца, брата, сестру, тетку. Я хочу семейную собаку и семейную машину. Я хочу жить в обыкновенном полуотдельном доме постройки тридцатых годов, с качелями в саду, и есть ужин, приготовленный настоящей матерью: бараньи отбивные с картошкой и горохом, а потом — бисквитный торт «Виктория».

— С джемом и масляным кремом? — говорит Чик, вытирая нос тыльной стороной ладони.

— Ну, этого я тебе дать не могу, — говорит Нора. — Зато могу рассказать, что было потом и как ты очутилась на суше. Ибо не только я зацепилась за дерево, упавшее в реку. Пытаясь выбраться на берег, я заметила в ветвях что-то живое. Я услышала его крик…

— «Его»?

— Твой. Я услышала твой крик даже за ревом бегущей воды. Кружевная кофточка зацепилась за ветку, и ты подпрыгивала на воде, словно была из пробки, а не из плоти.

Я выбралась на берег сама и вытащила тебя, вернулась в дом и постаралась согреть тебя как могла. Я была уверена, что ты умрешь. Одежек у тебя хватало — Мэйбл наготовила приданого на четверню. Я сняла с тебя все мокрое и увидела золотой крестик Мэйбл — удивительно, как цепочка тебя не задушила.

— Надо полагать, ты собираешься вручить мне его сейчас? Как положено в романах, чтобы у меня осталась драгоценная реликвия от матери, которой я никогда не знала?

— Ну, вообще-то, я его потеряла, — безмятежно говорит Нора. — В поезде. Или в автобусе? Кто знает. Передай-ка мне еще галету.

Ну вот. Я взяла все деньги, какие нашла в доме, и бриллианты, которые запросто валялись в ящике комода. Я была очень спокойна. Решила, что бриллианты можно будет продать, когда у нас кончатся деньги. Конечно, я так этого и не сделала — боялась себя выдать. Я уложила детскую одежду и нарезала бутербродов. Даже взяла термос чая. Все было почти так, словно мы отправляемся на великое приключение. А потом я уехала в машине Эффи — я примерно представляла себе, как это делается: пару раз сидела рядом с Эффи, когда та вела машину, а движения сейчас не было никакого. Я съехала в «карман» на дороге, покормить девочку. Приложила ее к груди, и у меня пришло молоко. Тогда это показалось мне чудом, знаком свыше, но потом я читала о таких вещах.

— Значит, ты, семнадцатилетняя школьница, только что убившая свою сестру (которая на самом деле приходилась тебе матерью), кормила грудью чужого ребенка на пустынной дороге в горной Шотландии среди ночи.

Интересно, можно ли найти слова, которые адекватно описывают эту ситуацию. Те, которые приходят в голову, — абсурд, сюрреализм, гротеск — как-то недостаточны.

— Потом я доехала до станции, подождала на платформе среди фляг с молоком и села на первый поезд, идущий через границу. Мы добрались до Лондона и там, безымянные, затерялись в толпе. Фамилию Эндрюс я увидела на вывеске лавки мясника и решила, что она достаточно неприметна… Остальное ты знаешь.

Я следила за развитием дела по газетам. Конечно, я не могла прийти в полицию и заявить о своей невиновности в двух убийствах, притом что была виновна в третьем, — тогда убийц еще вешали. И я ушла в бега.

А теперь, после стольких лет, Эффи объявилась живая. Конечно, это ничего не меняет: я хотела убить свою мать, а намерения — это главное. Еще кусочек «баттенберга», мистер Петри? — Она держится величественно, как герцогиня.

— Зови меня Чик, — говорит Чик, — и да, ее звали Мойра, и да, она меня бросила.

— Вот стерва! — бодро говорит Нора, и Чик отзывается:

— Как ты догадалась?

Я знаю, что случилось с Эффи, потому что она мне рассказала — прямо перед тем, как я свалилась в воду в доке Виктории. Тогда я не понимала, что она мне говорит, но теперь понимаю.