Висконти: обнаженная жизнь - [80]
Это был идеал, который последовательно отстаивал и Ферруччо Пари. 16 сентября Пьетро Ненни предложил Пари командование повстанческими отрядами на севере Италии. После высадки союзников в Анцио 22 января 1944-го Пари возглавит правое крыло Комитета национального освобождения. Этот антифашист со стажем пользовался уважением благодаря своему боевому прошлому, тюремному заключению, глубочайшему чувству долга. И хотя политические взгляды Пари фундаментально расходились с идеями гарибальдиста Луиджи Лонго, именно Лонго он назовет своим преемником в вооруженной организации Сопротивления в случае, если погибнет сам. Личные связи Пари с промышленными воротилами итальянского севера делали его выразителем идей просвещенной и прагматичной крупной буржуазии, к которой принадлежал и Эдуардо Висконти.
Убеждения Лукино были и более радикальными, и более путаными, но все-таки он сходился с братом в том, что отвергал ценности старого мира — даже если их воплощает его бывший товарищ, капитан кавалерии из Пинероло, знатный пьемонтец Джузеппе ди Монтецемоло. В сентябре ди Монтецемоло становится руководителем Сопротивления в Лацио, но при этом хранит верность маршалу Бадольо и монархии, от которой ожидает приказов и указаний. Впоследствии о нем напишут: «Это был герой, созданный для времен Рисорджименто с их идеалом верности».
Но этот путь, который мог принести столько приключений и славы, не прельщает Лукино. Несколько дней спустя, 8 сентября, он уезжает из Рима вместе с Базилио Франкиной и Марио Кьяри, тосканским сценографом, блестящим весельчаком и остроумцем, который, повоевав на Русском фронте, теперь твердо намерен поскорей добраться до линии союзнических войск. В Апеннинских горах, в местечке Тальякоццо, они собираются присоединиться к Массимо Джиротти и Роберто Росселини, однако Лукино приходится еще раз вернуться в Рим за сестрой Убертой и ее малышом Карло, которому он через два года даст второе имя — Либеро, Свободный. Теперь в доме на виа Салариа жили актриса Мария Денис, домашняя прислуга и Паоло Мокки, один из семерых сардинцев, которых приютил Висконти: шестеро остальных вернулись на свой остров, а этот решил остаться и числился на вилле садовником.
Примкнуть к итальянским войскам, идущим на Рим вместе с союзниками, — таков был план Висконти. Но сначала нужно было укрыть сестру в надежном месте, а в это самое время маленькие городки в горах Абруцци (в их числе и Тальякоццо) один за другим быстро занимают немцы. Лукино решает отвезти Уберту в затерянную в горах деревушку под названием Верреккье.
Розовый домишко среди лугов под ясным октябрьским небом; две безмятежные недели рядом с теми, кого он любит, две недели среди крестьян, которые так привяжутся к их семье, что и по сей день их дети живут в Риме и продолжают ежедневно оказывать Уберте с ее дочерью Николеттой разные мелкие услуги. «В Верреккье, — рассказывает Уберта, — мы проводили целые дни за чтением „Войны и мира“; у меня перед глазами словно еще стоит эта книга, которую мы передавали из рук в руки, читая отрывки вслух».
Это были дни затишья перед грозой, дни, которые были наэлектризованы грядущим действием. 27 октября на рассвете Висконти покидает из деревенскую таверну вместе с Базилио Франкиной, Марио Кьяри и проводником, который отведет их в дикие горы, где пастухи пасут стада мулов и черных овец. Здесь путешественники найдут убежище в скрытых за раскидистыми оливами и совершенно неприметных глазу лачугах угольщиков. Само это слово — угольщик, charbonnier — напоминает о подпольщиках-карбонариях. Висконти понимает, что этот уход знаменует новый, более решительный, чем прежние, разрыв с прошлой жизнью. Он ставит дату и точное время — 5 часов 30 минут, 27 октября 1943 года. До 5 декабря 1943 года он будет вести дневник, который займет три школьных тетрадки.
В этих полустершихся строках все еще слышны трепет расставания, его жажда свободы и желание стать новой личностью:
Верреккье, 21 октября 1943
Я ухожу на рассвете, с Б. и М. […]. Синий домик Масс. (Массимо Джиротти). Стучу. Масс, отпирает сразу, верхняя половина двери открывается здесь точь-в-точь, как в стойле конюшни. Он только что проснулся, в пижаме, опухший, глаза заспанные, волосы в беспорядке. Он с жаром пожимает мне руку. В его прощальном жесте чувствуется сожаление: ему с нами нельзя. Я поручаю ему Уберту.
Я доволен собой — ясное, беспечное чувство отделяет меня от всего моего прошлого. Отделяет — значит ставит последнюю точку.
