Вишнёвое дерево при свете луны - [22]
— Хватит! — радостно всплеснула руками бабушка. — И ещё останется!.. — Бабушка встала, прижала к груди обеих девочек сразу, потом вынесла из дома корыто.
Чапуло ссыпала в него ягоды и отряхнула подол рукой. Я тоже провела рукой по подолу её платья, чтобы как-нибудь выразить свою благодарность.
— Ах, какие вы у меня добрые! Ах, какие вы все у меня внимательные! — приговаривала бабушка, принимаясь радостно за стряпню.
Конечно, это бабушка от радости сказала, что пеламуши не только на всех хватит, но ещё и останется. Из винограда, что принесла Чапуло, получились всего две маленькие порции. Зато радости от них было гораздо больше, чем самой пеламуши. Каждую ложку розово-румяной каши я ела нарочно медленно, отчего и каши казалось больше и вкус был у неё гораздо лучше. Котэ это заметил и стал есть ещё медленнее, чем я.
А Чапуло и Метиа, разгадав нашу хитрость, рассмеялись:
— Как ни старайтесь, а из немного много всё равно не сделаете!
А бабушка говорила, что чем больше людей, которым достаётся радость, тем больше и самой радости!..
И каждый в деревне мог сидеть так долго над зелёными кистями винограда, пока не набрал бы спелых ягод на тарелку пеламуши для бабушки, меня и Котэ. И я бы могла с братом и с бабушкой просидеть тоже над неспелым виноградом столько, сколько нужно было спелых ягод, чтобы накормить всю деревню. Вот сколько у меня друзей и вот какие мы друзья всем!..
И если бы только кто-нибудь знал, как эти простые и радостные мысли смягчали горечь моего расставания, если бы кто-нибудь только знал…
Горожанка
Ранним утром приехали мы в город. По серым улицам свистел холодный зимний ветер, кружил сухие листья — то в одну сторону их безжалостно кидал, то в другую. Холод пронизывал насквозь. Люди по улице ходили подняв воротники.
Вдруг откуда-то выглянуло солнце и позолотило тучи. Позолотой покрылся и город. Осветились окна. Светились купола церквей.
Мы подошли к дому папиной сестры и стали подниматься по красной витой лестнице. Передо мной возникла освещённая золотистым светом Мтацминда[7].
У тёти приятно гудела печка, и тепло разливалось по моим жилам. Стол был покрыт белоснежной скатертью, пол блестел, и на стенках в старинных чёрных рамах висели репродукции Вела́скеса, Ру́бенса, Серова. На полках лежали книги с потёртыми обложками. Во второй комнате пол был покрыт ковром, стоял шкаф из красного дерева с зеркалом, а на зеркале так бледно и искусно была выведена молодая луна, будто она отражалась в воде.
Родственники обрадовались нашему приезду. С волосами цвета меди, Тини́ко радовалась больше всего.
— Мы будем ходить в школу вместе, — сказала она. — Не всё тебе учиться в деревенской школе, поучись немного и в городской…
Я думала о новой школе и долго не могла заснуть. Потом Мтацминда соединилась с небом: звёзды и лампочки смешались… Небо постепенно стало бледным… потом опять потемнело…
Спала я сладко. Когда открыла глаза, небо было лазурным. Потухли и звёзды и лампы. В комнате было холодно. Руки у меня озябли, и я с удовольствием укрылась потеплее. Сон опять одолел меня. Разбудили меня треск горящих дров и приятный запах; в комнате было тепло. Тётя Анета ставила на печку чайник, она улыбнулась мне и будто рассердилась:
— Рано ещё, спи!
— Тётя, — прошептала я, — я твои туфли надену, можно?
Идти в новую школу в старых туфлях? Лучше я останусь дома!..
— Пожалуйста, разве я могу отказать тебе? — засмеялась тётя.
Мне очень нравились тётины туфли с ремешками, на них были нашиты такие блестящие пуговицы.
— Не боишься? — спросил старший брат Тинико Го́ги, когда мы подошли к школе.
— А чего она должна бояться, в школе нет собак, — сказала Тинико.
«Вот собак-то я и не боюсь», — подумала я, и очень мне захотелось засмеяться, но не засмеялась; мне было неловко, я тру́сила.
Тинико взяла меня за руку своей мягкой ручонкой и гордо пошла рядом.
В большом дворе было шумно. Все повернулись в мою сторону. И вдруг мне ужасно захотелось быть выше всех, кто был в этом дворе.
В коридоре стоял запах керосина. На промасленном чёрном полу обильно были насыпаны опилки. Дети сгребали в кучу эти опилки и прыгали в них.
Тинико присоединилась к своим подружкам. Гоги подвёл меня к какой-то женщине с рыжеватыми волосами.
— Сюда идите! — Не оборачиваясь к нам, указала она на тёмную классную комнату.
Гоги ввёл меня в класс, поцеловал и ушёл.
Я сняла шапочку и по привычке запихнула её в портфель. Рука у меня вдруг разболелась, я поняла, что слишком сильно сжимала ручку портфеля. Быстро расстегнула пуговицы пальто, потом и ворот платья расстегнула. Будто что-то душило меня.
Сердце подсказывало: «Беги прямо по дороге в гору и придёшь в свой класс. Скоро и в твоей деревенской школе, зазвенит большой жёлтый колокол и воцарится мёртвая тишина, та тишина, которой больше всего боятся опоздавшие. Без тебя твои друзья ходят как осиротевшие. Твою фамилию ещё не вычеркнул учитель из классного журнала и каждый день произносит вслух. Никто не садится на твою парту, она пуста. Марика сидит одна и тихо, со слезами на глазах, как будто бы разговаривает с тобой. Сушёные фрукты, твои любимые, из диких груш, каждый день она приносит, кладёт твою долю в твою парту, и, когда на второй день там уже пусто, она думает, что это ты их съела».
