Вишнёвая смола - [30]

В общем, пришли мы к Сашке Калеушу домой, а там его мама. Красивая, с манерами настолько простыми, что где-то даже величественными, и в очень красивом платье. В джинсовом. На кнопках-заклёпках и с пояском. Таких платьев ни у кого нет. А если у кого и есть, то вот так запросто, на кухне, их никто не носит. Берегут на выход в какие-нибудь носоутирательные гости, часто практикуемые у взрослых женщин, мнящих себя подругами. В театр такое платье не наденешь – в театр в джинсах не ходят, хотя бы джинсы и были платьем. На пляж в таком платье не пойдёшь – жарко, на пляж надо ходить в лёгких сарафанах или в шортах. Женщины – в лёгких сарафанах, девочки ещё могут ходить в шортах. Я, видимо, не совсем уже девочка, потому что однажды какая-то тётенька прошипела мне вслед: «Ишь, здоровая кобыла, в трусах шляется!» – хотя я совсем ещё девочка. Я обернулась к тётеньке и сказала: «Сама ты кобыла! Мне всего девять лет!» – потому что была с братом за руку. С братом за руку такое можно сказать любой шипящей тётеньке. При маме никого нельзя оскорблять в ответ на оскорбление, потому что будешь «невоспитанная». И при папе никого нельзя оскорблять в ответ на оскорбление, потому что будешь «опустившаяся до уровня хабалки!». А при брате ещё можно. Потому что он хоть уже и взрослый, но про детей ещё понимает. Понимает, что дети тоже имеют право! Когда моему старшему брату было четырнадцать лет, а мама лежала в больнице, он бросил музыкальную школу. Потому что когда он хотел её бросать при маме – было «нельзя и точка!». А когда мама была в больнице, старший брат сказал папе, что он имеет право, и показал папе конституцию. Конституция – это такой основной закон. И там написано про права, в том числе – ребёнка, которые папе ещё можно впарить, а маме на те конституционные, то есть основно-законные права наплевать с большой колокольни. Я сама эту историю смутно помню, мне тогда всего четыре было. Но мама часто рассказывает гостям эту историю, чтобы продемонстрировать, какой папа дурак и какой мой старший брат – её любимый сын – умный. Так что я эту историю хоть и смутно помню, но наизусть знаю.

Короче, такое джинсовое платье на клёпках и с поясочком, как у мамы Сашки Калеуша, существует, только чтобы подруг пораздражать, потому что ни в театр, ни на пляж его не наденешь и на Привоз в таком тоже не пойдёшь. Ну, во всяком случае, в том мире, в котором я живу, в таком платье на Привоз не ходят. В таких платьях по Привозу иногда ходят спекулянтки. Но мама Сашки Калеуша не спекулянтка, а, как тем же вечером дома выяснилось, – наоборот: начальница женской зоны. Вопиющее наоборот – потому что спекулянтки закон нарушают, а мама Сашки Калеуша смотрит за теми тётеньками, которые закон нарушили и теперь за это сидят. Если бы я это знала, когда мы зашли к Сашке Калеушу пожрать (то есть – поесть, конечно же!), я бы попросила её пересажать всех тех тётенек, которые шипят гадости вслед девятилетним девочкам. Папа сказал, что мама Сашки Калеуша не сажает, а только следит за уже сидящими тётеньками. Ну да много папа понимает! Наверняка мама Сашки Калеуша может попросить тех, кто сажает, посадить ещё и тех, которых она попросила посадить. У взрослых иногда можно порешать кучу вопросов, если их друзья или подруги работают в нужном месте. Это любой не слишком уж и умной девятилетней девочке понятно. Не говоря уже об умных (это я о себе, если что!).

Эта женская зона, где сидят тётеньки, нарушившие закон, – наверное, очень интересное место. Потому что в месте, где много тётенек, можно услышать много всякого интересного. В основном, конечно же, всякие куриные глупости, но и интересного среди глупостей – тоже много. Наверное, эта женская зона, где тётеньки сидят, – что-то вроде школы. Где их учат тому, чему в детстве, в нормальной школе, недоучили. И сидят они там целыми днями по классам, а мама Сашки Калеуша у них там директор и ставит им двойки или, там, пятёрки. Мужей в школу вызывает, если тётеньки не хотят доучивать недоученное. Не родителей же, в самом деле, вызывать – тётеньки-то уже взрослые! А на переменках тётеньки сплетничают, и, наверное, им там, в женской зоне, скучно без дяденек, как было бы скучно в школе без мальчишек. Или на пляже без брата и Сашки Калеуша. Мальчишки и мужчины хоть иногда и страшные дураки, но без них как-то пресно, что ли? Как представлю себе, что вокруг только девочки и женщины, – жуть! Наверняка это очень скучно – целых десять лет сидеть среди одних тётенек. Они же там, в женской зоне, наверное, как в школе, где недоучились правильному и хорошему, и сидят – ровно по десять лет. Я уже потом, когда познакомилась посильнее с мамой Сашки Калеуша, спросила её, сколько тётеньки в женской зоне сидят и есть ли у них выпускной. И если есть, то с кем они танцуют на выпускном из женской зоны, если там одни тётеньки. Друг с другом, что ли? «Разные у всех сроки, – ответила мне мама Сашки Калеуша. – И у меня друг с другом не сильно потанцуешь!» Вообще-то, не очень понятный ответ, но иногда мама Сашки Калеуша так говорит, что переспрашивать не очень и хочется. Как-то сразу всё ясно, хотя и мало что понятно. Притом мама Сашки Калеуша никогда голос не повышает. Не то что моя мама или директриса школьная. Его мама даже тогда, когда мы зашли к Сашке Калеушу пожрать,