Картошку станут хранить в буртах прямо на поле, не забыв сделать тайные хранилища там же, выкопав ямки, переложив картошку соломой, укроют землёй. Отвечать за картошку поставили Ефима Гриня. Вот именно: за уборку будут отвечать бригадиры, а вот за заготовку зерна и картошки для партизан – Данила и Ефим.
Оставшихся после мобилизации выбракованных коней, раздадут по дворам, пускай сам хозяин думает, чем и как прокормить лошадь, обучить молодняк, если требуется. Но по первому требованию он должен и обязан давать любому, кто обратится за помощью, кому нужен будет конь. И коней беречь! Да-да, это теперь опора в хозяйстве, ничем не заменимая. И потом, они могут пригодиться и на будущее партизанам.
– Так что, к лошадям должно быть самое пристальное внимание и очень бережное обращение, забота. Конь… он… это… конь.
Понимать надо, – напомнил мужикам Корней Гаврилович.
Серьёзную проблему для сельчан будут представлять полицаи. Кондрат-примак наказал им глаз не спускать ни с какой маломальской работы в поле, держать всё под самым жёстким контролем. В случае чего, арестовывать саботажников, воров, доставлять их в комендатуру в Слободе, а то и в районную управу. А уж там… Да-а – а! Эта преграда ещё та, однако, по словам Акима Козлова, нашим ли людям не занимать умения воровать. Тем более, это даже не воровство, а законная необходимость забрать и спрятать своё от немецкого ворья. Вот так! И никак по – другому! Это, если хотите, обязанность, святая обязанность забрать как можно больше урожая, не дать его оккупантам.
На том и остановились.
– Они что, дураки, твои немцы и полицаи? – накинулся на Акима Никита. – Прямо, взял и шапками закидал их. Видел, как со мной? А с Агрипиной? Хорошо, рожу мне набили да бока намяли, а если бы расстреляли? И это только не так обратился к Кондрату, будь он неладен. А ты говоришь – тащить всё. Тут надо грамотно: чтобы и козы сыты, и сено цело. Вот как надо.
– Не козы, а козлы, – поправил отца сын Пётр. – Козлы они, однако, папа прав: нельзя вот так по наглому. Исподтишка всё делать надо, тайно.
– Ты что, о немцах больше печёшься вместе с папкой своим? Может, они друзья ваши? – не сдавался Аким. – Думай, что говоришь! Да наши люди у кого хошь из – под носа уведут, что глаза их увидели, хрен кто учует, углядит, а ты тут развёл кадило вместе с батькой…
Спорили долго, однако, пришли к общему мнению, что спрятать надо будет как можно больше с урожая 1941 года. А что бы скрыть это дело, несколько полей пожечь уже после уборки. Стерня сгорит, и пойди, разберись, когда сгорело? Скажут, бои вспыхивали на колхозных полях, вот, мол, и взялись рожь да пшеничка ярким пламенем. Иль, может, кто поджёг по злому умыслу. Кто ж этого поджигателя искать станет? А стерню оставлять высокой, чтобы было чему гореть.
– Оно так. Только если серёд полицаев есть хоть один думающий, хоть один грамотный сельчанин, поймут сразу, что обман. Стерня сгорит, это факт. А где колоски с зерном обгоревшие? Зерно-то не сгорает при пожарах на хлебных полях, а только обугливается. И сам колосок не до конца сгорает, он же в серёдке сырой. Не мне вас учить, сами знаете, – Аким придавил протезом окурок, втоптал его в землю. – Вон оно как. Тут думать хорошо надо, прежде чем…
– Оно так, – поддержал Козлова Корней Гаврилович. – Оно так, а как по – другому?
– А полицаев куда денешь? Как от них скрыть? – спросил Данила.
– Сам же говоришь, что они будут пропадать на полях вместе с нами. Вдруг спросят, зачем высокой стерню оставляют жнеи?
– А холера их знает, этих полицаев! – в отчаяние Никита Иванович махнул рукой, зло произнёс:
– Вот будет завтра день, там и посмотрим. Нам бы только в драку ввязаться, а там как карта ляжет, сказал бы покойник дед Прокоп Волчков, царствие ему небесное. Иль нам по зубам настучат, иль мы верха сядем.
– Всё равно они везде не успеют, – рассудил Ефим. – Да и ещё ночи будут в нашем распоряжении. Чего уж, как-нибудь…
Собрались, было, расходиться, но некоторых мужиков попросил остаться лесничий Кулешов Корней Гаврилович.
Остались Данила Кольцов, Ефим Гринь, Никита Кондратов с сыном Петром, Аким Козлов и сам Корней.
Отошли глубже в лес, сели кружком, сидели почти до рассвета, но разошлись, довольными.
– Как будет формироваться партизанский отряд – это работа совершенно других людей. Тут из Пустошки многие знакомы с этим делом ещё с продразвёрстки, им и карты в руки, – сразу предупредил лесничий. – Они-то, пустошкинские, и начинают всё. Ещё в первый день войны старики собрались там, решили воевать против немца. Наша задача – тыловое обеспечение: землянки, продукты. А уж оружие, как и что воевать – это уже сделают другие. Придёт пора, вы всех узнаете, увидите. А пока займёмся нашими делами. Или у кого-то другое мнение? – пытливо уставился в земляков Кулешов. – Вы, если вдруг кто дрожь в коленках почуяли, так лучше сразу скажите. Мы поймём, обидок чинить не будем. Всё ж-таки мы все живые люди, жить хотим, чего уж…
– Ты, это, Корней Гаврилович, – Данила Кольцов сильно затянулся папиросой, выпустил дым, – за всех расписываешься, иль только за некоторых?
