Вишенка. 1 том - [24]

Ей показалось, что кто-то идет. Какой-то непонятный страх объял ее, дрожащая, она с трудом добралась до сеновала. Отворив дверь, она почувствовала, что кто-то ее обнял, вошел с нею вместе и потом затворил дверь.

— Боже мой. Кто здесь? — шепчет Вишенка, вся дрожа.

Ей не отвечают, но нежно целуют. Она хотела вскрикнуть, но Анжело (это был он) прижал ее к своей груди со словами:

— Я буду любить тебя всю жизнь, я хочу, чтоб ты завтра поехала со мной.

Вишенка старалась оттолкнуть его, но темная ночь… она была одна… и Анжело так хорошо играл свою роль.

X. УТРО

Пробило десять часов, когда актеры сошли в общий зал завтракать.

Шатулье уже давно встал, он бранил Франсуа, бранил старую служанку, он разбранил бы и Вишенку, если бы она ему попалась на глаза, но молодой девушки не было в зале.

— Чего вы кричите с такого спозаранку, господин Шатулье, — сказал Гранжерал, выходя на двор подышать чистым воздухом.

— Чего я кричу, сударь, чего я кричу, я кричу, потому что окружен лентяями, которые ничего не делают, и если я сам не буду смотреть за всем, то меня скоро обворуют!..

— Что это значит?..

— Это значит, что мы спали с отпертыми дверями и что было так же легко войти ко мне, как схватить щепотку табаку.

— Как, дверь была отворена? Которая?

— Вот эта, сударь, она выходит прямо на дорогу и запирается только железным засовом, но отворить ее нет никакой возможности, но сегодня утром, когда я вышел, дверь была открыта настежь.

— Значит, кто-нибудь уже вышел?

— Нет, сударь, никто не выходил, я убежден в этом, я встал раньше всех. Прислуга спала, жена также, она долго спит с тех пор, как страдает подагрой, вероятно, никто из вас не пожелал также вставать до зари.

— Мой дорогой хозяин, — возразил Монтезума, который явился одетый во что-то вроде персидского халата, по которому были разбросаны большие цветы, полинявшие вследствии неоднократного старанья. Голова его была обвязана желтым фуляровым платком. — Так вы не знаете, что добродетельные люди любят смотреть на восход солнца.

— Я этого не отвергаю, сударь, я вас считаю очень добродетельным, но разве это вы сняли железный засов сегодня на рассвете?

— А, господин Шатулье! — вскричал Дюрозо, подходя с сигарой во рту. — С каким тяжелым чувством встречаешь день, как коротка кажется ночь, когда на заре приходится расставаться с любимым существом.

— Ах, сударь, я вас не заставляю оставлять то, что вы любите, разве меня это касается, — возразил трактирщик, прерывая декламацию из «Фигаро» в его самом лучшем месте. Но я все-таки возвращаюсь к железной перекладине.

Но Гранжерал тоже решил сказать свое слово:

— Видите ли, мой дорогой Шатулье, когда я был клерком у нотариуса, каждый имел свою очередь, чтоб затворять двери, таким образом знали с кого спросить, если что-либо случалось. Однажды вечером, я помню…

— Сударь, я очень хорошо знаю, что должен взыскивать с Франсуа, и он сегодня просидит на черством хлебе.

— Ну а завтрак, разве не завтракают здесь?.. О чем же вы думаете, господа. Я очень голодна, — заявила о своем присутствии госпожа Гратанбуль.

Мать Альбертины была облачена во фланелевую кофту и суконную юбку, спускавшуюся немного ниже колена, столь легкая одежда допускала видеть ее еще красивые ноги. Большой чепчик на голове, сверху косынка довершали ее костюм.

— Будь спокойна, я заказал завтрак и надеюсь, что господин Шатулье скоро нам его подаст.

— Сейчас, господа… Странно, Вишенки нет, до сих пор не приходит, что она делает у себя?

— Франсуа, дал ли ты овса Вертиго? — спросил Пуссемар.

— Дал, и она его уже весь съела, я больше люблю заниматься лошадьми, чем разыгрывать комедию.

— А вы не чувствуете призвания к театру, молодой человек? — сказала мать Альбертины, приближаясь к Франсуа.

— О нет, сударыня… напротив… — говоря это, он отодвигался от госпожи Гратанбуль, строгий костюм которой его напугал. Вероятно, он боялся, чтоб она не разыграла с ним сцену из «Поля и Виржинии», и он спрашивал себя, каким образом эта дама запрятала бы его под свою узкую юбку.

Актеры собрались в зале завтракать, дамы явились в утренних туалетах. Привычка румяниться совершенно испортила их цвет лица, только одна здоровая Альбертина сохранила свою свежесть. Впрочем, все опять жалуются на свое нездоровье: у Элодии болит горло, у Зинзинеты мигрень, у госпожи Рамбур расстроены нервы, только одна Альбер тина объявляет, что очень голодна, и заливается смехом при виде своей матери.

— Как, мама, ты показываешься в этом костюме, уж это слишком легко?

— Что же особенного в моем костюме, неужели нужно стесняться в гостинице.

— Твоя юбка укорачивается с каждым днем, я понимаю, ты хочешь показать свои ноги, но, если ты будешь еще выходить в этой юбке, ты скоро покажешь колени.

— Ну что же, увидят, что я не кривоногая!

— О, госпожа Гратанбуль, — заметил Дюрозо, — это хорошее рассужденье. Со своей стороны я предлагаю складчину, чтоб купить юбку госпоже Гратанбуль.

— Матушка не нуждается в твоей подписке.

— Лучше дайте представленье на мой бенефис, как мне это было обещано, — возразила госпожа Гратанбуль.

— Кажется, подали завтрак, а Анжело еще нет.

— Тем хуже, садитесь за стол.