Vis Vitalis - [36]

Глава третья

1 Марк понемногу украшает свою комнату, наполняет святыми для него вещами. Но как все долго! Восьмерка часов давно перевернута, песок ссыпается... Безостановочность времени всегда ужасала его. В детстве, он помнил, удаляли полип из горла: посадили, прикрутили кисти к стулу, тяжелый мужик в брезентовом фартуке отвернулся и... Уже! Ни секунды на уговоры, обдумывание, собирание сил - быстро и в то же время плавно берет с подносика нечто, напоминающее клещи, подносит неумолимым движением к разинутому до боли рту, так же неуловимо быстро внедряется, зацепил, зажал, хруст... и растеклась обжигающая боль. И безразлично бросает в эмалированный тазик-почку, не удосужившись даже разглядеть, бесценный окровавленный кусочек его, Марка, тела... Жизнь отсчитывает секунды по своему метроному, а человек, со своими желаниями и причудами, одни мгновения холит и ценит, к другим равнодушен, третьих боится и избегает... То, что он смутно чувствует, становится горькой очевидностью с возрастом, когда глядишь сверху на многолетние провалы и редкие подъемы - ужасаешься потерянному времени... и постепенно начинаешь понимать: жизнь не полет над горной грядой, с ее красотами, маками да тюльпанами; такая судьба мало кому достается - мы пробиваемся через глубокие лощины, спады, буреломы, подвалы... - Почему бы вам не заглянуть к Фаине? - спросил Штейн, бросив мимолетный взгляд на столы, стулья и подоконники, где было выставлено все, чем юноша гордился. - Она, конечно... - он помолчал, - но химик непревзойденный, и многое вам подскажет... если захочет.

2 Марк и сам собирался, преодолевая робость перед важной дамой. Как-то они задержались в семинарской, нашлась тема, потом вышли в полутемный коридор. Сигнальные огоньки раскачивались от сквозняка провал недочинили, оттуда дуло. Она в тяжелом шумящем платье с открытой грудью, монумент, и рядом он, робко взирающий на чудо природы. - Убедили, вы мальчик бойкий, но... - она говорит ему, и тяжелой рукой берет за плечевую кость, - не понимаете еще, не выросли... Ей лет сорок, она ему казалась старухой, и вдруг он видит - кожа на груди гладка, наверное, шелковиста, черные глаза сияют на смуглом лице, губы не вызывают сомнений... Он был крайне взыскателен именно к губам, векам, форме ноздрей, раковине уха, эти органы казались ему самыми откровенными; взглянув, он мгновенно чувствовал расположение или отталкивание, к другим дамским особенностям он быстро привыкал. Губы у нее, действительно, хороши - полные, я бы сказал, мясистые, но не отвислые. В ней поразительно много было сочного мяса, упругого, но без той жесткости или дряблости, которые с годами... Она вся, как... мясной снаряд, и даже внушительные выпуклости не могли помешать этому ощущению обтекаемости. Спусти ее с горы, как советовал поступать великий скульптор, правда, со статуями, ничего бы у нее не поломалось, не оторвалось, так бы и шмякнулась, цела и невредима... - Ну-у, ты даешь... - он тут же отругал себя за людоедский вздор, как могло только в голову прийти?! 3 Приходило, что поделаешь. Ради научной объективности, которую он так обожает, я должен и это не упустить из виду. Он всегда себя подозревал - "сам закручиваешь пружину", иначе откуда берется то, что выскакивает на поверхность в снах, да и наяву бывало негуманные образы и соображения. Сознание - тонкая оболочка, а под ней... Это его унижает. Неистовый самоучка-провинциал, он боготворит разум и видеть не желает мерзости, которая ему нередко досаждает бессмысленные ощущения, бестолковые образы, суетливые грезы... К примеру, вчера. Спокойно возвращается домой, усталый после очередной неудачи пристраивал синтезатор к анализатору, оба со свалки. Входит без сомнений в подъезд, весь в мыслях - "опять подножка, когда же дело?.." И вдруг перед ним возникает образ, вычитанный из недавней книжонки. Серьезного давно в руках не держал, а эти пошлые проглатывал за час... Старик-вампир, дурацкое существо, свистит, жужжит и коготками цепляется за шею! Первая атака не получилась у него, еще сильна вера в обычность лестницы с мирно спящими дверями - соскальзывание за грань не состоялось. Но, поднимаясь выше, Марк чувствует, нечто в нем - не разум же, конечно! - не удовлетворено, и ждет. Деталь необходима! И он, презирая себя, ищет: кровавое пятно?.. силуэт у подъезда?.. Он ищет и стыдит себя, пытается удержать, а руки разума как во сне, трогают, но не держат... Хочешь деталь - получай! - окно с выбитым стеклом. Мальчишки днем... Нет! Там странная чернота и шевеление воздуха при отсутствии разумной причины... Светятся листья, а фонарь-то погашен! Блудливой рукой брошен камешек, изнутри поднимается страх, спина леденеет... оборачиваешься, стараешься сохранить видимость спокойствия, стыдишь себя, ужасаешься, борешься, спотыкаясь, в панике, неровным шагом добираешься до порога, и здесь, окончательно потеряв стыд и разум, вполоборота, чтобы подлец не достал шею, мучаешь ключом замочную скважину, и, ввалившись, наконец, в переднюю, отряхиваешься, словно пес после взбучки. Пружина, спускающая с цепи всех чертей, у него всегда была под рукой. 4 - Вы мне все о глубинах, а я хочу простого, - Аркадий в те дни был в ударе, что-то удавалось ему в задней комнате под тягой. - Пусть передо мной откроется лист, и на нем все про меня прописано четкими буквами. Не что я сделал - знаю, знаю... а что я есть со всеми потрохами, с учетом несбывшихся мечтаний, неиспользованных возможностей... Я не в силах это охватить, четно говорю, нашелся бы кто, помог?.. Нет, вру, не хочу, чтобы открыли. Как-то видел лист попроще, и то оторопь взяла - история моей болезни. Я ее называю духовная болезнь, но они же педанты, начинают с кожи - она, оказывается, у меня вот эдакая... Слизистые... слово-то какое!.. Потом глубже - печень, видите ли, на три пальца выпирает! А почки... черт, мои родные отбитые почки... Что я хотел?.. забыл уже... Нет, ничего. Знал, что такой, как все, но все же - мои почки, они другие, понимаете?.. Вам это еще трудно понять. Расскажите лучше, вы были у Фаины или все собираетесь?..