Вирус бессмертия - [97]

– Ты не упади мне! – воскликнул Максим Георгиевич, помог Стаднюку лечь на кровать и продолжал допытываться: – Ну скажи, скажи, почему нарисовал именно такую картиночку?

– Ну… Оно как-то само. Словно кто-то рукой моей водил, – заупокойным голосом пояснил Павел. – Будто в голове все завертелось, закрутилось.

– И что это может быть? – в лоб спросил энкавэдэшник.

– Шестерни, от которых крутится мир, – неожиданно для себя ляпнул Паша.

– А ты не врешь? – Дроздов угрожающе наклонился вперед.

– Да откуда бы я такое придумал? – от испуга у Павла сорвался голос. – Я и рисовать-то никогда не умел! Зачем мне придумывать? Вон помните, вы меня заставляли рисовать, а я не хотел! Это потому что я никаких голосов тогда не слышал.

– Да, – согласился Дроздов. – Не было. Ну ладно! Ладно, успокойся. Просто рисунок какой-то невнятный. И что, рукой твоей этот кто-то уже перестал водить?

У Павла мелькнула мысль подергать пальцами для достоверности, но он вовремя спохватился – это было бы явным перебором.

«Если бы кто-то мне раньше сказал, что я буду так нагло врать в лицо энкавэдэшнику, я бы умер от страха», – подумал он.

– Как вы вошли, так меня отпустило, – ответил он вслух. – Но перед глазами все крутится. Крутится и крутится! И голоса.

– Что за голоса?

– Да не поймешь! – воскликнул Павел, чувствуя вдохновение от своего вранья. – То будто ветер затянет: «Ху-у-у-у-у! Ху-у-у-у-у!», то будто ручеек зашуршит, то будто сосульки разбиваются.

– А крутится что? – подозрительно спросил Дроздов, хотя рассказ о голосах уже убедил его, что Стаднюк не врет.

Вероятно, с реципиентом должно было случиться что-то вроде кликушества или юродивости, чтобы он мог действительно услышать Голос Бога и нарисовать чертов Знак.

– Крутится! – сказал Павел, вспоминая фигуру, увиденную во сне.

Если видение стало результатом эксперимента, то Дроздов может знать, как она выглядит. Правда, не было уверенности, что именно ту паутинку он ожидает увидеть нарисованной. Лучше ответить уклончиво.

– Это трудно перевести в слова. – Павел вскочил с кровати и, изображая напряжение мысли, забегал по комнате. – Мне кажется, надо нарисовать. Тем более что рукой кто-то водит. Может быть, надо довериться ему?

– Ладненько! – Максим Георгиевич поднялся со стула. – Не мельтеши. Доверяйся. Не буду тебе мешать, только вещи кое-какие заберу.

Паша остановился около стола, дожидаясь, когда энкавэдэшник уйдет. Тот отпер ключиком выдвижной ящик стола и достал небольшую картонную коробку с чем-то тяжелым внутри. Однако на весу дно коробки не выдержало, раскрылось, и на пол посыпались револьверные патроны.

– Черт побери! – ругнулся Дроздов, отбрасывая бесполезную картонку. – Таких упаковщиков надо сажать на хрен!

Он опустился на корточки, косо поглядывая на Павла, и принялся собирать в карман рассыпавшиеся по всему полу патроны. Стаднюк почувствовал себя весьма непривычно – человек, облеченный властью, ползал перед ним на карачках, собирая оброненные по неловкости патроны.

– Сядь! – рявкнул Дроздов, тоже почувствовав нелепость ситуации.

Павел послушно опустился на стул. Но что странно, ему даже понравилось смотреть на энкавэдэшника сверху. Так он выглядел не ужасающе, а жалко. И Стаднюк догадался: Дроздов только перед ним господа бога корчит, а сам так же зависит от кого-то другого и так же от страха страдает поносом, как и все остальные.

Наконец Максим Георгиевич набил карман патронами, сделав его похожим на бахвальскую купеческую мошну.

– Ладно, – буркнул он, выходя. – Скоро Марья Степановна завтрак тебе принесет.

Когда дверь закрылась, Стаднюк решил обдумать сложившуюся ситуацию. Судя по настроению товарища Дроздова, тот ждал скорого результата, причем результата вполне конкретного, по всей видимости, просчитанного заранее. Каким должен быть этот результат, Павел не имел ни малейшего понятия, знал лишь, что он как-то связан с рисованием. Что именно должно получиться на рисунке, знал Дроздов, может быть, еще кто-то, но только не Паша.

Он попытался прикинуть, как выкрутиться из создавшейся ситуации. По-всякому получалось, что если в ближайшее время нужного рисунка не будет, следует ожидать неприятностей. Скорее всего, в виде пули. Паша поежился, вспомнив рассыпанные патроны. В каждом из них таился небольшой, но тяжелый кусочек свинца, который при попадании в тело рвет мышцы, разрывает сосуды и внутренние органы, ломает кости.

Стаднюк невольно потер зачесавшееся место на уровне сердца.

– Нет, – шепнул он. – Как-то нелепо все.

Однако было очевидно, что никакие уговоры и обещания вечно хранить тайну не помогут.

– Или рисунок им, или пуля мне.

Павел поднял с пола брошенную Дроздовым коробку из под патронов. На ней было написано: «Калибр 3 линии (7,62 мм)».

«Почти сантиметр», – подумал Стаднюк.

Он хотел задвинуть ящик в стол, но увидел, как в глубине мелькнула латунная гильза. Паша протянул руку и достал закатившийся в угол револьверный патрон. В отличие от пистолетной пули, торчащей из гильзы, револьверная пряталась внутри, пугая отвратительно тупым, незакругленным наконечником.

«Такую в живот получить – хана, – содрогнулся Павел. – Это еще хорошо, если сразу насмерть!»