Вирус бессмертия - [88]

Но какими бы ни были предположения на этот счет, Максим Георгиевич насторожился. Все удивительное, неожиданное или необычное его в первую очередь настораживало, лишь потом вызывая другие эмоции.

Рука сама собой потянулась к заткнутому за пояс «нагану».

– Машенька! – визгливо крикнул он. – Неси ужин. Скорее!

– Бегу! – раздался внизу крик секретарши. Потом грохот разбившейся тарелки и топот каблучков. С растрепавшимися волосами, неся поднос на вытянутых руках перед собой, она, неловко оттопырив зад, бежала по лестнице.

«И отчего же у них такие задницы отрастают?» – зло подумал Дроздов, подогнав Машеньку, когда она пробегала мимо него, добрым шлепком.

Секретарша ойкнула и чуть не упала.

– Только упади! – рявкнул на нее начальник.

– А вы, Максим Георгиевич, не отвлекайте меня от революционной задачи, а то я на вас пожалуюсь!

– Ладно-ладно. Шутка! – успокоил ее Дроздов.

Держась одной рукой за «наган», он достал ключ и отпер дверь, ведущую в комнату Стаднюка.

Машенька вошла в комнату, как механическая кукла, не выказывая никаких эмоций.

– Добрый вечер, – кивнула она Павлу и поставила перед ним поднос.

– Да, – не отрываясь от бумаги, сказал он.

– Ужин, – сообщила Машенька, составляя с подноса на стол тарелки.

Склонившийся над листом бумаги Стаднюк не только насторожил, но и напугал Дроздова. Раньше Павел, заслышав голос Дроздова, обмирал от страха и превращался в идиота. А теперь он даже головы не повернул, напомнив Максиму Георгиевичу одного из университетских профессоров. Тот тоже лишь отчасти обращал внимание на происходящее вокруг, частенько забывал причесаться или приходил на лекцию в разных ботинках.

– Что тут у тебя? – Дроздов в несколько шагов преодолел расстояние до стола и глянул на рисунок.

– Да так, – Паша небрежно пожал плечами. – Скучно, вот и черкаю.

Ничего особенного на листе нарисовано не было – кривоватый домик, из трубы которого завитками шел дым.

«Черт! – подумал Максим Георгиевич. – Я скоро от мяуканья кошки начну в обморок падать».

– Ты листочки чистые зря не изводи, – сказал он вслух. – А то приедет начальство, не на чем рисовать будет. А уж если рисуешь, то самолетики рисуй, кораблики, танки.

«А то вместо оружия придумает какой-нибудь особенный дом, – подумал энкавэдэшник. – Свержин мне тогда глаз на жопу натянет».

– А чем мне еще, кроме рисования, заниматься? – спросил Стаднюк каким-то непривычным голосом. Дроздов насторожился, но не понял, что это значит.

– Чем скажут, тем и занимайся. – Максим Георгиевич погладил его по дырявой макушке и ласково проговорил: – Эх, головушка твоя дырявенькая! Отдыхай, пока на работу не гонят. Как чувствуешь-то себя? Хорошо?

– Да.

– Сны не мучают?

– Да мне редко что снится, – сказал Павел и незаметно выскользнул из-под ладони Максима Георгиевича.

«Изменился он, изменился, – отметил про себя энкавэдэшник. – Но причина может быть разной. То ли Голос Бога подействовал, то ли от сидения взаперти озлобился».

Верить хотелось в первое, но подмена куба не давала покоя, так же как подозрения насчет тайной связи Павла с Варварой.

– Ладно. Кушай и отдыхай. Все. Пойдемте, Марья Степановна.

Спустившись в гостиную, Дроздов сел за стол, взял лист бумаги, обмакнул перо в чернила и принялся рисовать квадратики, соединяя их линиями. Так легче думалось. На каждом квадратике можно было написать произошедшее событие или чье-нибудь имя, после чего проведенной линией обозначить связь людей и событий между собой.

Сначала появился квадратик-Богдан, затем квадратик-Стаднюк, а третьим Дроздов изобразил квадратик, обозначавший Варшавского. Квадратик Богдана он тут же зачеркнул жирной линией, а над оставшимися задумался. Есть ли между ними связь? Вряд ли. Хотя нет. Кое-какая все-таки есть, как это ни удивительно. Адрес. Дом Варшавского точно напротив дома, где жил Стаднюк с Варей. Случайность?

На самом деле по-настоящему случайные вещи никогда не попадали у Максима Георгиевича вместе на один лист. А тут две ключевые фигуры, никак по большому счету не связанные, фигурируют в одном деле. И не просто фигурируют, а живут друг напротив друга. Окно в окно.

При всей удивительности такого совпадения никакой явной или скрытой связи между Стаднюком и Варшавским энкавэдэшник не видел. Но была одна косвенная деталь, не дававшая ему покоя. Он ткнул пером в чернильницу и заново нарисовал квадратик Богдана, вписав в него имя, а затем соединил его линией с квадратиком Варшавского. Варшавский знает о существовании Богдана из дневников Тихонова. А откуда дневники у профессора? Может, он получил их из рук Тихонова? Это не исключено, поскольку о судьбе красноармейца вообще ничего не известно. Всего в экспедицию входило шесть человек, ни один из которых не вернулся. Скорее всего в дневниках Тихонова зафиксирована смерть каждого члена экспедиции. Кто, когда и при каких обстоятельствах погиб. Отсюда можно сделать косвенный вывод о том, что Тихонов остался жив.

«Так… – подумал Дроздов. – Похоже, Варшавский не был со мной до конца откровенен. Скорее всего те дневнички не сгорели, а находятся в его распоряжении, но содержат такие сведения, которыми Варшавский ни с кем не желает делиться. Сука!»