Вирус бессмертия - [60]

– Тогда ничего страшного, – сказал профессор. – Она увидит, что тебя нет, и присмотрит за ним еще. Во всяком случае, до вечера это можно отложить. Если свет загорится, значит, с дедом все нормально. И в одном Ли точно прав: на фабрике тебе появляться нельзя.

– А что же потом? Как я объяснюсь с бригадиром? Да меня же из бригады… Ох! А я хотела направление в институт получить…

– У меня есть знакомый доктор, – отмахнулся профессор. – Он выпишет тебе такую справку, что комар носа не подточит. Но потом, когда мы решим все вопросы. Успокойся. А ты, Ли, приготовь плотный завтрак. Сегодня нам предстоит выработать план дальнейших действий, а это отнимет немало сил.

ГЛАВА 16

29 декабря, четверг.

Москва, Сокольники

– На кой черт ты отравил зенитчиков? – ревел на Дроздова Свержин, багровея от злости. – Это ведь мои люди! Прикажешь и тебе метилового спирта в глотку залить?

– Мне не надо, но так надежнее, – оправдывался Максим Георгиевич. – Мы ведь не в бирюльки играем. Стоило кому-то из них спьяну, или от обиды, или по глупости ляпнуть, что брал пеленг на стратостат, который мы списали пропавшим без вести, мы бы оба попали под трибунал.

– Оба? – чуть остыл Свержин. – Ты говори, да не заговаривайся! А Гринберга ты правильно приговорил. От старой гвардии потихоньку следует избавляться. Много знают, много помнят. Насчет Пантелеева тоже надо подумать.

– Он точно свой, – попробовал возразить Дроздов.

– Твой?! А зенитчики были мои. Так что закройся и не перечь. Какие еще следы мы могли оставить?

– Вроде никаких.

– А на камнеобрабатывающем? Директор завода, его заместитель, рабочие? Базальтовый куб им не каждый день заказывают. И в гондоле стратостата вместе с трупом Гринберга лежит базальтовый куб. Если кабину найдут, то проследить связь будет нетрудно. Ты им спецзаказ подписывал?

– Без заказа мы бы куб не добыли, Матвей Афанасьевич. Но я бумажку так подписал, что…

– Вот с этого места подробнее, будь любезен, – Свержин уселся за стол Дроздова и откинулся на спинку.

Максим Георгиевич был вынужден пристроиться на то место, где недавно сидел, щурясь от света, Стаднюк. Но Свержин не стал перегибать палку и лампу ему в лицо не направил.

– Я выписал бланк спецзаказа. – На неудобном стуле Дроздову пришлось наклониться вперед. – Но я внес туда только одну, совершенно безобидную позицию. Малахит для чернильного прибора.

– И что? – нахмурился начальник.

– А то, что базальт директору придется вписать собственной рукой.

– Херня! Он может заявить, что ты его принудил.

– Не получится. Потому что он впишет туда еще что-нибудь. Для себя. Что я, людей не знаю? В результате на него повесят и то, что он для себя украл, и базальт в придачу. Можно будет состряпать дело, соединить их с Гринбергом…

– Заткнись, – негромко проговорил Свержин, вынимая папиросу из портсигара. – Лучше скажи, что со Стаднюком.

Он прикурил от спички и помахал ладонью перед лицом, разгоняя заклубившийся дым.

– Стаднюка я запер на втором этаже, – произнес Дроздов.

– В своем склепе? – усмехнулся Свержин. – Ну ладно, не хмурься. Хорошее место. Окон нет, дверь хорошая.

– А главное, есть глазок для подсматривания.

– Вот как? Этого я не знал. Зачем же ты в собственную спальню дырочку провертел?

– Чтобы не застать там кого-нибудь неожиданно, – ухмыльнулся Максим Георгиевич.

– Хитрый ты лис. Хитрый. Ладно, пойдем поглядим.

Дроздов провел Свержина по лестнице до карниза, украшенного лепниной, и прильнул глазом к гипсовому цветку.

– Это и есть глазок? – отодвинул его начальник.

– Да.

– Всю комнату через такую дырочку не разглядишь.

– Очень даже разглядишь, – возразил Дроздов. – С той стороны глазок замаскирован напольными часами, а перед ними под углом стоит трюмо, в котором как раз отражается вся комната.

– Ну ты и жук! Кулибин, мать твою! Значит, тут тебя не возьмешь!

Свержин прильнул к глазку, отставив руку с дымящейся папиросой, и довольно долго рассматривал комнату. Дроздов молча ждал.

– Что он там делает? – Начальник наконец оторвался от созерцания.

– Чертит, – спокойно ответил Максим Георгиевич. Фразочка начальника «Тут тебя не возьмешь» вызвала у Дроздова неприятные ощущения и желание с силой опустить что-нибудь тяжелое на затылок Свержина.

– Что именно чертит? – спросил Матвей Афанасьевич.

– Понятия не имею. Просто пересекающиеся линии. Стрелки какие-то. Последние четыре часа он занят только этим.

– Очень интересно, – Свержин отодвинулся от глазка и, сделав затяжку, выпустил густой клуб дыма. – А как ты узнал, что он хочет чертить?

– Заметил, что он сидит за столом и тупо водит по нему пальцем. Тогда я принес ему бумагу, перо, тушь – все, что нужно.

– Значит, результат не нулевой. Зря я на тебя орал. Стаднюк сам, значит, ни с того ни с сего начал делать то, к чему не был склонен?

– Да. Я уверен, что процесс сейчас в самом начале, – ответил Дроздов. – По Стаднюку видно, что его мозг занят какой-то не свойственной ему работой, может быть, даже сложными инженерными исчислениями.

– Инженерными, говоришь? Может быть, он сразу чертеж нам выдаст? С допусками и размерами? – глазки Свержина сузились в прищуре.

– Может быть все, что угодно, – кивнул Максим Георгиевич. – До нас никто с подобным не сталкивался.