Вирус бессмертия - [39]

подбиралось к зениту,

По улицам огражденного Урука шел торговец

Иттихурат,

Направлял он стопы свои к жилищу заклинателя

Пшиуннини.

Ткани его одежды были грубы,

Тело не было умащено елеем,

Солнце жгло его обнаженные руки.

Пот пропитал одежду его,

Ноги его распухли,

Сандалии жестоко теснили.

Торговец добрался до дома, где жил заклинатель,

Дверь он увидел, срубленную из черного кедра.

Дверь была украшена тонкой резьбою,

Железные бляхи ее украшали, подобные звездам…

Варя прервалась и вспомнила гипноз, в который она чуть не погрузилась от размеренных слов профессора. Эффект от чтения перевода хоть и был похожим, но казался теперь не опасностью, а скорее призывом, ключом от двери, в которую ее приглашали войти.

ГЛАВА 9

28 декабря 1938 года, среда.

Подмосковье, рабочий поселок Долгопрудный

Около одиннадцати часов вечера в ворота клуба спортивного воздухоплавания, фыркая мотором, въехала раздолбанная бездорожьем полуторка. Желтый свет фар дрожал на снегу, высвечивая невысокого толстячка в скроенном на заказ пальто. Тень от него была тощей и длинной, словно воплощала мечты хозяина о росте, который он хотел бы иметь.

– Стой! Хорош! – толстячок поднял руку. – Глуши мотор.

Грузовик чихнул выхлопом и устало притих, цокая в тишине остывающим радиатором и продолжая светить фарами в темноту.

– Пантелеев, твою мать! Ты где?

Толстячок обернулся и, захрустев по снегу, пропал за границей света.

– Да тут я, не кричи.

– Где твои архаровцы?

– Переодеваются. Не нервничай, директор, все разгрузим в срок.

Скрипнул открываемый борт полуторки.

– Почему два куба? – Пантелеев, невысокий, жилистый, забрался в кузов. – Что-то я не помню такого разговора.

– Как Дроздов приказал, так и сделали, – сообщил директор камнеобрабатывающего завода. – Один из гранита, другой из базальта.

– Из чего, из чего? – брови Пантелеева поползли вверх.

– Порода такая. Горная.

– Ну ты даешь, директор, – рассмеялся Пантелеев. – Где же ты ее добыл?

– Слушай, отстань. Если бы ты был директором камнеобрабатывающего, у тебя бы тоже были возможности. Я же не спрашиваю, где ты на праздник своим детишкам шарики водородом накачиваешь.

Пантелеев умолк и сел на один из кубов.

– Прям как стекло! – Он снял перчатку и провел ладонью по гладкой поверхности. – Только черное.

В темноте послышались молодые задорные голоса, обсуждавшие, кто кого утром обыграл в хоккей.

– Вот и ребята, – Пантелеев натянул перчатку. – Надо подогнать грузовик к подъемнику, а то как я такую тяжесть в гондолу уложу? Дроздов тоже жук. Хоть бы предупредил, что два куба будет. Что ему теперь, две гондолы готовить? В одну два куба точно не влезут.

– Может, он приедет и выберет? – директор решил дать совет. – Потом и загрузите, что он скажет. Только меня отпустите.

– Ладно, – вздохнул Пантелеев. – Пожалуй, ты прав. Эй ребята! Готовьте подъемник, будем камни вытягивать. А ты все же подай машину вперед.

Они оба выпрыгнули из кузова. Директор хотел дать команду водителю, чтобы тот трогал, но обернулся, услышав за спиной тарахтенье мотора.

– Да это никак товарищ Дроздов пожаловал, – вытянул шею Пантелеев. – Вот как вовремя! Не надо теперь думать, какой из кубов сгружать.

Он улыбнулся и махнул рукой сторожу, чтобы немедля отворил ворота. Директор же никакой радости не выказал, он натянул до бровей шапку и постучал по кабине полуторки.

– Палыч, заводи колымагу.

Водитель спрыгнул с подножки, вставил под радиатор кривую ручку и принялся вращать. Мотор завелся легко – не успел остыть. Тем временем Дроздов вылез из «эмки» и пожал руку Пантелееву.

– Это глыбы привезли? – первым делом спросил он.

– Да, – ответил председатель аэроклуба. – Ты бы хоть предупредил, что будет два куба. Оба в одну гондолу не войдут.

– Оба и не надо, – усмехнулся энкавэдэшник. – У меня сегодня очень удачный денечек. Директор здесь, надеюсь?

– Да, шофером командует, – Пантелеев махнул рукой.

Максим Георгиевич нехотя обошел кузов и окликнул толстячка:

– Эй, поди сюда! Базальт достал?

– Конечно! Вы ж сказали! – директор спрыгнул с подножки и засеменил к Дроздову. – Все, как велено.

– Показывай.

Толстячок, путаясь в полах пальто и кряхтя, вскарабкался в кузов.

– Вот этот – базальт.

– Отличненько. Пантелеев! Поди сюда. Видишь правый куб? Это базальт.

– Я уже знаю.

– Вот его и грузи в гондолу. Сейчас покажу тебе «летчика». Гондольер, мать его дери!

Дроздов вернулся к легковушке, распахнул дверь и велел Стаднюку вылезать. Тот выбрался, плотнее натягивая на голову кожаный летный шлем.

– Звать-то как? – поинтересовался Пантелеев.

– Павел Стаднюк, – ответил Максим Георгиевич вместо Пашки.

– Щупловат, – оценил председатель аэроклуба.

– Ничего. У него масса других достоинств. Так что отвечаешь за него головой. В прямом смысле слова.

Павлу не нравилось, что его оценивают, словно лошадь на рынке, но зато все яснее вырисовывалась перспектива куда-нибудь на чем-нибудь полететь. А значит – жить. И потом, возможно, неплохо жить!

Конечно, как и все парни, он мечтал подняться в небо на самолете, но кто бы мог подумать, что это произойдет столь скоро, столь неожиданно и без всяких усилий с его, Павла, стороны? Душу опять защекотал страх, но не сильный, а скорее задорный, как перед прыжком в холодную воду. Страшок, а не страх.