Вирус бессмертия - [132]

Ли занял место рядом с шофером. Когда «эмка» тронулась и набрала скорость, китаец спросил у Сердюченко:

– Как ты осмелился убить Дроздова?

– Он, шельма, жинку мою сдал. По расстрельной статье, – мрачно поведал Тарас. – Ну, я подумал, взвесил все и прикончил его.

– А дальше что собирался делать?

– Жинку хочу вызволить из подвала. А потом пойду за границу по документам Дроздова.

– Достойное намерение, – одобрил китаец. – Однако сначала придется спасти Стаднюка. Вы все приложили руку к тому, чтобы он оказался в опасности, теперь надо исправлять ошибку. А потом подумаем, что делать с твоей женщиной.

– Я за жинку кого хочешь на тот свет отправлю, – сурово пообещал Тарас.

«Эмка» мчалась на предельной скорости, поднимая вихри снежной пыли и рассекая темноту желтым светом фар. На поворотах машину заносило, но Сердюченко ловко ее выправлял. На одном из перекрестков женщина-регулировщик выскочила из будки и бросилась наперерез машине, дуя в свисток и размахивая полосатым жезлом. Сердюченко нажал на клаксон и вильнул вправо, уходя от столкновения. Машина мотнулась и чуть не врезалась в фонарный столб. Машенька взвизгнула на заднем сиденье и зажмурилась. Выровняв руль, Сердюченко еще прибавил газу.

В это время неподалеку от штаба Дроздова мягко остановился «Мерседес» Шуленбурга. Два мощных луча белого света вырывались из его фар и убегали во тьму.

– Штаб Дроздова в двух кварталах отсюда, – сказал Хильгер. – Надо свернуть налево и пройти по проулку.

– Неприятное место. Самое подходящее для того, чтобы получить удар ножом под ребра, – вздохнул Богдан.

– Вы сами попросили доставить вас сюда! – усмехнулся советник. – Но теперь я сгораю от нетерпения получить подробные инструкции по использованию Знака Бога.

Богдан окинул немца глубоким, задумчивым взглядом и вздохнул:

– Записывайте. Каждому Знаку Бога соответствует имя Бога и мантра. Мантра – это несколько слогов, которые необходимо пропеть один за другим. Семенем мантры называется главный слог, на котором необходимо сделать акцент. Имя Бога для вашего знака – Энки. Мантра, которую необходимо произносить при запоминании и воспроизведении Знака звучит так: записывайте по слогам: Ду-Ша-Тах-Ха-Па-Рат-Та-Хо-Ма-Ти.

– Сколько раз ее необходимо повторять?

– Важен ритм. Вы его ощутите. Необходимо произносить сначала имя Бога, а затем мантру, делая акцент на слоге «Па». Это семя мантры. Больше мне нечего сказать.

– Тогда успеха вам, – произнес немец.

– Спасибо, – ответил Богдан по-немецки и добавил на шумерском: – Пусть твой вьючный осел догонит мула.

– Что?

– Доброе пожелание на моем родном языке, – усмехнулся Богдан. – Сегодня ведь Новый год.

Он выбрался из машины, захлопнул дверь и направился к штабу Дроздова. «Мерседес» заурчал мотором, тронулся с места и скрылся за поворотом. Вскоре звук автомобиля совсем пропал, только ветер шумел в промерзших ветвях деревьев. Богдан поднял воротник пальто и прибавил шаг.

Штаб Дроздова он узнал сразу – это был единственный дом, обнесенный каменной стеной. На взгляд Богдана, он так разительно отличался от окружающих халуп, что никаких больше примет не требовалось. Богдан спокойно направился к калитке, распахнул ее и шагнул во двор, где постепенно приходил в себя придушенный красноармеец. Собака тоже начала подергивать лапами.

«Кажется, здесь уже побывали до меня», – бессмертный наклонился и поднял со снега иглу с бумажным оперением.

Понюхав ее, он задумался, а потом взбежал по крыльцу и вошел в прихожую. В доме было тихо. Но ни слуха, ни обоняния Богдану не требовалось, чтобы понять, что он тут один. Он ощущал это главным из своих чувств – опытом в пять тысяч лет. Богдан столько раз входил в чужие дома, врывался в них, проникал в них, спасался в них, убивал в них, сжигал их, не оставлял от них камня на камне, что знал и понимал саму сущность чужих домов. Он даже не осознавал тех многих и многих примет, которые говорили ему, пуст дом или нет.

Не таясь, Богдан осмотрел гостиную и разоренный сейф, выдвинул ящик стола, в котором валялось десятка два револьверных патронов. Это его не интересовало. Он прошел на кухню и, увидев свежую рыбу, с наслаждением начал ее поедать, отрывая зубами куски сырой нежной плоти. Ему так надоела диетическая овсянка, которой его потчевали врачи в резиденции немецкого посла, что он не мог отказать себе в удовольствии. Потратив на это скромное пиршество полминуты, Богдан поднялся на второй этаж.

Бегло оглядев комнату, в которой держали Павла, он внимательно просмотрел все рисунки. И хотя на них не был изображен цветок бессмертия, манера проводить штрихи была знакомой. Пропорции фигур – вот что выдавало того, кто услышал Голос Шамаша.

Перебрав все листы, Богдан заметил еще один – на полу. На нем был изображен не цветок бессмертия, а только его каркас, скелет, на который постепенно, раз за разом будет нанесена плоть из наложенных один на один треугольников. Но этот лист говорил о том, что вскоре реципиент обретет весь жар Шамаша, заключенный в фигуре.

Фигура, которую добыл Хильгер, была во сто крат совершеннее. Она была почти закончена. Почти. Не хватало всего нескольких штрихов, может быть, одного. Но проблема заключалась в том, что Карл Шнайдер уже никогда не сможет ее закончить, а человек, начертивший рисунок в этой комнате, возможно, еще жив. Хильгеру досталась пустышка. Бесполезный рисунок, на завершение которого не хватило секунды, и бесполезная «мантра». Богдан представил, как советник Хильгер ползает по исчерченному ватману, произнося данную ему шумерскую фразу, и невольно улыбнулся.