Вирус бессмертия - [64]
— Именно это мы и хотим узнать.
Тэннер и я с двух сторон сняли откидные болты, борт с грохотом упал вниз. Вода хлынула из кузова настоящим водопадом. Мы с ужасом всматривались в черноту кузова, но, кроме воды и какой-то бесформенной массы, не увидели ничего!
— Украли! — заорал Тэннер. — Мой бог! Они украли ее!
— Нет! — я схватил его за руки. — Они не могли украсть. Патрульный был у кузова всего несколько секунд. Он не мог ее вытащить один, у него не хватило бы сил.
— Но тогда где же она? — взвыл Тэннер. — Куда она делась?
Я запрыгнул в кузов и принес Тэннеру щепотку того бесформенного ничего, что лежало на полу. Мой компаньон понюхал это, растер в пальцах, лизнул.
— О боже мой! Я понял! Она растворилась! Дождь! Проклятый дождь!
Он зашагал прочь, дико озираясь. Окончательно сбитый с толку лейтенант смотрел ему вслед широко раскрытыми глазами. Тэннер вдруг начал хохотать. Кажется, он рехнулся. Он плюхнулся задом в грязь и залился тонким икающим смехом, который через несколько секунд сменился истерическими рыданиями.
— Очень хорошо, — сказал лейтенант, — очень хорошо, что вы приехали сюда. Нам только психов не хватало. Давайте-ка свяжем его и отведем к доктору.
Мы доставили Тэннера в лазарет и вышли покурить. Дождь постепенно шел на убыль. Я молчал. Правда, меня мучил один вопрос, но лейтенант на него не смог бы ответить.
Откуда она появилась? И куда исчезла? Неужели обратилась в эту бесформенную массу?
Доктор вышел и попросил сигарету.
— Я дал ему глоток успокоительного, — сказал он. Затем посмотрел на меня и, ткнув пальцем в дверь, спросил: — Давно он свихнулся?
— Да нет! Почему вы так решили?
— Все бредит какой-то статуей, какой-то историей о скульпторе и легендой о жене какого-то Лота, — сказал доктор, — все бормочет, как она оглянулась на эти… как их… на Содом и Гоморру, несмотря на запрет. И обратилась в соляной столб.
Джозеф Пейн Бреннан
Последняя инстанция
Перевод с англ. Н. Евдокимовой
Ходатайствую о разрешении подать апелляцию, ваша честь.
Последовала секундная пауза, в безмолвии зала суда раздалось чуть слышное гудение, затем Судья ответил:
— Ходатайство удовлетворено.
«Сработала независимая цепь, — подумал Келлет. — Ходатайства об апелляции неизменно удовлетворяются: идиотская гарантия там, где никакие гарантии не нужны».
Келлет поднялся и с поклоном прожурчал:
— С позволения вашей чести.
Слова, как поклон, были формальностью, которую теперь редко кто соблюдал. Но ведь и сам Келлет во многих отношениях был ходячим анахронизмом. Он дорожил каждым мелким штрихом, напоминающим о далекой, не столь сумасбродной эпохе.
Это было последнее дело из назначенных на сегодня, и когда Келлет направился к выходу, секретарь суда — щеголеватый человек с мелкими подвижными чертами лица — перегнулся через стол и невозмутимо выключил Судью.
У себя в конторе Келлет, задумавшись, медленно снимал адвокатскую мантию.
Это был высокий сухопарый старик, сутулый и болезненный. Держался он довольно странно, как бы нерешительно; впрочем, первое впечатление тут же рассеивалось, едва он начинал говорить. Его речь, холодная и резкая, поражала точным выбором слов и обнаруживала недюжинную остроту ума. В расцвете карьеры Келлет был почти несокрушим, даже сейчас он остался одним из самых могущественных представителей своей профессии.
Он бережно свернул мантию, положил сверху мягкий белый парик и все это спрятал на верхней полке шкафчика. Его угнетали собственные мысли. Беда состояла в том, что ему не нравился подзащитный, но, с другой стороны, кому такой мог понравиться? Толстячок Генри Вудс, который все время потеет, с громкими воплями требует правосудия, в глубине души мечтая о помиловании, и настаивает, чтобы приговор был обжалован во всех инстанциях. Не хочет понять, что апелляция, как и вежливые формы обращения к Судье, — всего лишь пустая формальность.
Вудс убил жену.
Вменяемые люди не убивают.
Ergo4, Вудс невменяем.
Точно так же будет рассуждать и Судья в апелляционной инстанции. Точно так же будет рассуждать и Судья в Верховном суде — если Вудс настоит на последней тщательной попытке. Так рассуждают все роботы. Порядок обжалования установлен на всякий случай, как защита от механических неисправностей или ошибочного программирования, не более того.
Келлет вздохнул. Он еще помнил дни — правда, очень смутно, — когда работа приносила ему удовлетворение. Это было до того, как правительство отказалось от старого судопроизводства, чреватого ошибками, которые появлялись из-за несовершенства человеческого суждения, и заменило то судопроизводство холодным и безупречным — современные судьи не подвластны чувствам и великолепно ориентируются в путаных дебрях статей закона.
Келлет ненавидел новых судей слепой, лютой ненавистью.
Покинув контору, Келлет медленно и величественно зашагал по коридору к древним каменным ступеням, ведущим в камеры, с крайним неудовлетворением думая о предстоящей беседе. Дело — он сейчас это ясно понимал — было совершенно безнадежным с самого начала. Келлет даже подивился, как он вообще мог за него взяться.
Когда он спускался по длинной каменной лестнице, казалось, что во всем здании нет ни души, и лишь в самом низу, у входа в камеры, вздрогнув, пробудился от сна одинокий надзиратель в синей форме, но мгновенно успокоился, узнав посетителя.
