Виртуоз - [19]

Я постоял, глядя, как бьются рыбки у меня под ногами. Подобрал двух, отнес в кухню, набрал в раковину теплой воды и пустил рыб туда. Затем сходил в гостиную еще за двумя. Я перенес в кухню всех рыб, каких смог найти в полутьме.

— По-моему, пора сматываться отсюда, — сказал Гриффин, который по-прежнему не отходил от задней двери. — А эти кретины пусть остаются.

Я показал ему один указательный палец, прося подождать, и поспешил из кухни наверх. Первая комната, в которую я заглянул, была чем-то вроде швейной мастерской.

Пробежав по коридору, я заглянул в большую спальню с двуспальной кроватью под пологом на четырех столбиках и двумя стенными шкафами. Перешел в соседнюю спальню. Как я уже говорил, дом находился в Лейкленде, поэтому я понятия не имел, кто в нем живет. Я и не подозревал, что у Адама есть сестра. Стены в ее комнате были сплошь увешаны плакатами рок-групп, о которых я никогда не слышал, а на кровати, рядом с большой черной подушкой в форме сердца, сидели плюшевые игрушки.

— Майк! Ты где? — донесся снизу голос Гриффина. Я не торопился. Мое внимание приковала большая папка для рисунков, лежавшая на комоде. Я развязал тесемки и открыл папку.

— Майк, идем же! — позвал Гриффин уже громче. Но я не сдвинулся бы с места, даже если бы он взял мегафон и повторил те же слова у меня над ухом. Я забыл обо всем, кроме этих рисунков.

На первом девушка, сидя за столом, смотрела куда-то вдаль, и на ее лице страх смешался с надеждой. На следующем двое мужчин стояли в переулке, и один давал прикурить другому. Третьим рисунком был простой натюрморт.

Рисунки были хороши. Сразу чувствовалась рука талантливого художника. Я уже собирался захлопнуть папку, когда заметил под ней вторую, из черной кожи. Три ее стороны застегивались на молнию. Помедлив минуту, я расстегнул ее.

— Майк, надо убираться отсюда сейчас же! — В голосе Гриффина слышалась паника, но я не обратил на нее внимания.

На нескольких рисунках из черной папки я увидел женщину. Лет тридцати, наверное. Очень красивую, но печальную и усталую. Ее длинные волосы были собраны сзади. На лице — напряженная, смущенная улыбка. На первом рисунке она сидела на стуле, сложив руки на коленях. В каком-то помещении. На следующем — опять сидела с тем же выражением лица, но на уличной скамье. Казалось, она чувствует себя не в своей тарелке. Я перебрал еще несколько рисунков, на которых была все та же женщина.

И наконец на последнем увидел… новую натурщицу. Совсем молодую. Судя по тому, как протерлась бумага, какие отчетливые следы ластика виднелись вокруг глаз и рта, я мог сказать, что над этим портретом художник работал старательно и долго.

Это она и есть, вдруг понял я. Это автопортрет. Так я впервые увидел Амелию.

Где-то снаружи взвизгнули автомобильные шины. По стене метнулся свет фар и наконец вывел меня из транса. Я уронил рисунок, бросился в коридор, вниз по лестнице и к задней двери. Ошибка! Надо было выскакивать в окно с противоположной стороны, если я рассчитывал удрать.

Их было двое. Они поджидали меня на заднем дворе и резким ударом чуть не вышибли из меня дух. Целую минуту я не мог отдышаться.

— Где остальные? — опалил мне ухо жаркий шепот.

— Говори, куда они побежали! Кто был с тобой?

Я не сказал им ни слова. Тогда меня схватили и потащили в полицию.

Глава 7

Лос-Анджелес, январь 2000 года

Свою шевелюру я состриг перед отъездом из Нью-Йорка. Хватит с меня растрепанных вихров. Я постригся чуть ли не под ноль, надеясь таким образом изменить свою внешность до неузнаваемости. Для той же цели я купил темные очки с самыми малыми диоптриями, какие только смог найти, решив носить их постоянно. Я и вправду внешне стал другим, но чувствовал себя прежним.

Я купил новые джинсы, рубашку и куртку, а старую одежду запихал в мусорный бак. Собрал все свои пожитки: несколько пар белья и носков, запасную обувь. Зубную щетку. Полупустой тюбик зубной пасты. Мыло. Тренировочный сейфовый замок. Кожаный футляр, в котором хранил отмычки и прочий инструмент. Толстую папку с рисунками, которые накопились, пока я торчал в комнатушке над рестораном. Да, и пейджеры. Я упаковал и пейджеры, спустился на улицу и на такси добрался до автовокзала. Заплатив за проезд наличными, я вскочил в автобус и мысленно попрощался с городом. Ты, наверное, думаешь, что я был только рад расстаться с ним, а на самом деле я уже сожалел о своем решении. Каким бы жалким ни было мое существование в Нью-Йорке, все-таки здесь я выжил. И доказал себе, что способен на это.

Автобус не останавливался всю ночь. Я просыпался и снова впадал в дремоту. Открыв глаза утром, я увидел пшеничные поля, грузовики и рекламные щиты.

К концу второго дня пути я уже был в Лос-Анджелесе.

Поездка оказалась чертовски долгой, но меня позвали на другой конец страны по белому пейджеру, о котором я уже рассказывал. В Лос-Анджелесе жили люди, которых Призрак называл надежными. Настоящими профессионалами. Лучшими из лучших. Я рассудил, что мне здорово повезло, если со мной связался кто-то из них.

Человек, который в телефонном разговоре назвал мне адрес в Лос-Анджелесе, объяснил, что это адрес чистого и приличного мотеля в Глендейле. И добавил, что портье в мотеле предупредят о моем приезде и он будет ждать меня. Как только я назовусь Стоуном, он покажет мне комнату в конце коридора. Там меня найдут.