Виртуализированный мир капитализма - [109]

Однако утверждать что «Возражения Лифшица сводятся к тому, что идеальным надо именовать совсем не тот круг явлений, который занимал Ильенкова, – не ideelle, a ideale» [12], представляется нам некоторым упрощением позиции Лифшица, учитывая то, что точка зрения Ильенкова на природу идеального как соотношения материальных процессов изложена А. Майданским по существу верно. Материализм в вопросе идеального может быть двояким: соответствующим требованиям Ленина об углублении материи до уровня субстанции или эмпирически-созерцательным. Как правильно отмечали и Лифшиц в своей книге, и Ильенков в «Диалектической логике», и А. Майданский в своей статье, посвященной диалогу двух советских мыслителей, речь, в конечном счете, идет о природе всеобщего. Идеальное – не просто представление одной вещи в другой, а представление всеобщей природы этой вещи. Эта природа отлична и от представляемой, и от представляющей вещи как материального объекта, это – формой человеческой деятельности. Форма деятельности человека при таком подходе понимается как тождественная всеобщей природе вещи, включенной в эту деятельность (тождество идеального и материального). Всеобщее тут понимается как конкретно-всеобщее, то есть как общий принцип бытия предмета. Второй подход к всеобщему – всеобщее как некий общий признак, то есть понимание всеобщего как абстрактно-всеобщего, не доходящее до конкретно-всеобщего. Такой материализм размывает границы материального и идеального, так как требует наличия того самого общего признака. А ведь от отсутствия такого признака отталкивался и Декарт в учении о двух субстанциях, и снимающий картезианскую постановку вопроса Спиноза.

Человек в своей деятельности схватывает и выявляет всеобщее, представляет его в своих продуктах, и тем самым создает идеальное. Да, безусловно, всеобщее есть в материальном мире. Иначе ни о каком единстве мира не могло бы быть и речи. Но только всеобщее, понятое как всеобщий принцип существования материи, доведенное до человеческой практики, будучи выраженным предметно в формах человеческой деятельности, реализуется атрибутивно, порождая и определяя идеальное измерение человеческой деятельности.

Здесь стоит вспомнить возражение Маркса, выставленное Гегелю: «Когда действительный, телесный человек, стоящий на прочной, хорошо округленной земле, вбирающий в себя и излучающий из себя все природные силы, полагает благодаря своему отчуждению свои действительные, предметные сущностные силы как чужие предметы, то не полагание есть субъект: им является субъективность предметных сущностных сил, действие которых должно поэтому быть тоже предметным» [13]. В данной связи оно приведено для того, чтобы предостеречь марксистов от абсолютизации деятельности путем отрывания деятельности как от предметности, так и от субъекта этой деятельности. Такой путь ведет к идеализму, который далеко не всегда достигает уровня Гегеля. Материя в субъектной форме, ставшая субъектом по отношению к самой себе, определяет и идеальное измерение своей субъектности. Практический вопрос об идеальном, таким образом, состоит в том, кто именно в данный исторический момент выражает всеобщее в его движении, кто является субъектом деятельности по расширению сферы всеобщего, то есть изменению характера самой деятельности.

В марксистском понимании и, в частности, по Ильенкову, субъектом действия и создателем идеального особенно-конкретная личность может быть только в той мере, в которой она является представителем революционного класса. Например, Маркс делил политическую экономию на классическую и вульгарную, указывая на то, что классическая политэкономия была этапом развития понимания своего предмета в отличие от вульгарной. Он четко определяет партийность, то есть классовость этой науки. И классическая, и вульгарная политическая экономия – наука буржуазная, стоящая на службе у буржуазии и выражающая в теории направление ее развития. Как только это развитие перестает совпадать с развитием общества, перестает воплощать это развитие, другими словами, буржуазия перестает быть революционным классом (субъектом исторического действия), политическая экономия уже не является развивающейся мыслью, а наоборот, становится преградой на пути развития мысли. Разумеется, дело тут не в личных качествах отдельных политэкономов. Маркс убедительно показывает, что субъектом мышления являются не отдельные теоретики и не взятое внеисторически общество в целом, а класс. Более того, он является субъектом мышления только до тех пор, до каких он является субъектом исторического действия. Ту же мысль мы находим и у Ленина, когда он говорит о партиях в философии, которых может быть только две: мыслящая партия и партия, препятствующая мышлению.

Тут нужно иметь в виду не только то, что субъектом исторического действия сейчас может быть только пролетариат, но и то, что пролетариат, не выполняющий своих революционных задач, воспроизводящий себя исключительно как пролетариат, как класс буржуазного общества, в этом процессе выступает не как революционный, а как реакционный класс и утрачивает свою субъектность. Понимая это, Ильенков чрезвычайно болезненно воспринял приостановку движения советского пролетариата к своему собственному незряшному отрицанию – передаче своей субъектности обобществившемуся человечеству, где все и каждый были бы представителями этого человечества. Это означало также и то, что прекращая революционно-преобразовательную деятельность, класс перестает мыслить. С этой точки зрения становится понятен современный кризис в теории: «Чем пассивнее человек, тем сильнее власть ближайших, чисто внешних обстоятельств над ним, тем больше его способ действия определяется случайными формами вещей. И наоборот, чем активнее он расширяет сферу природы (сюда относится и природа человека –