Виргиния - [5]

Эд Уокер, мучимый любопытством, принялся расспрашивать Ланса о его встрече с шерифом три месяца назад:

— Так чем же все кончилось, Ланс? Мне говорили, ты… сбежал?

Ланс нахмурился и предложил было сменить тему разговора, но окружившая их молодежь, также заинтригованная всей этой историей, решительно настаивала. Юноша с досадой пожал плечами и ответил:

— Не думал, что меня считают беглецом.

— Шериф так считает, — продолжал поддразнивать его Эд Уокер. — По его словам, ты прихватил свои пять шпаг и удрал в Каролину.

В отчаянии Ланс обратился к девушке:

— Дело в том, что шериф был пьян и очень груб. Надеюсь, вы не станете судить меня слишком строго за это нелепое приключение…

Она промолчала.

Лансу вдруг захотелось все объяснить, но он заметил, что девушка явно скучает: подозвав Тома Хэнсфорда и еще одного своего ухажера, она стала о чем-то их расспрашивать, как бы давая понять, что не желает бесконечно обсуждать банальную драку.

Тяжело вздохнув, Ланс оставил их. Новая встреча с Истер оказалась еще более драматичной, чем на Арчерз-Хоуп. Где-то в самой глубине его существа зародилось и болезненно запульсировало некое неприятное чувство. Ему казалось, что сердце упало в желудок и медленно умирает там. Плечи сотрясала мелкая противная дрожь. Достав носовой платок и отерев им лоб, Ланс с удивлением обнаружил, что батист насквозь промок. Ноги еле двигались. Ему стоило нечеловеческих усилий унять дрожь в коленях, когда он отвешивал приветственные поклоны леди Беркли, Его Превосходительству и членам Совета колонии.

Никогда еще коварные стрелы Купидона не ранили его так глубоко. Ему была знакома страсть, он знал и ценил красоту, но оказался совершенно не готов к той странной смеси нежности, любопытства, желания, печали, отчаяния, смятения духа и еще Бог знает чего, вызываемой в нас порой существом противоположного пола, которое, с первого же взгляда, вдруг покажется нам совершенством, богиней, венцом всего, что создал Господь.

Губернатор и его супруга обошлись с ним куда любезнее, чем он, принимая во внимание его репутацию, того заслуживал. Они поинтересовались здоровьем сэра Мэтью, упрекнули Ланса за то, что он так редко у них бывает и поздравили с приобретением новых земель в округе Энрико. Ой что-то говорил, извинялся, благодарил, и, как только светские приличия позволили ему откланяться, вышел на террасу, где свежий ветер с реки остудил его разгоряченную голову. Слуга вынес трубку, и Ланс с наслаждением затянулся ароматным виргинским табаком.

Юноша никак не мог справиться со странным, новым для него чувством, захватившем все его естество. Ему доводилось падать с лошади, рисковать своей жизнью в войнах между индейскими племенами, оступаться на скользких от тумана горных уступах, бороться с ураганом, слепившим его песком и не дававшим сделать глоток воздуха, сражаться со смертельно раненой медведицей. Но никогда ни раны, ни болезни не доставляли ему стольких мучений.

Трубка погасла. Кто-то из гостей, облокотившихся о перила террасы недалеко от него, предложил Лансу уголек из своей трубки. Молодой человек поблагодарил его и вновь погрузился в свои невеселые думы.

Из сада доносились женские голоса и смех. В доме играла музыка, гости танцевали. Но ему повсюду чудился лишь ее голос. Аромат осеннего вечера, казалось, сгустил воздух настолько, что Ланс начал задыхаться. Трубка снова погасла и он положил ее рядом с собой на перила балюстрады.

Истер. Ее назвали в честь древнесаксонской богини. И не удивительно. Богиня его далеких языческих предков, сторожащая врата Валгаллы, сестра Авроры, которую английские монахи так и не смогли изгнать из людской памяти. Она победила, и теперь ее именем называется один из величайших христианских праздников. Истер, то есть Пасха…

И вновь ему почудилось, что ласковые руки Истер касаются его щек…

Внезапно человек, передавший Лансу уголек, заговорил с ним.

Юноша попытался отогнать на время свои мысли, но успел уловить только конец фразы:

— … лишь сэр Джон Секлинг, великий поэт, смог бы оценить эту ночь по достоинству.

— Простите, что вы сказали? — переспросил Ланс.

Его собеседник стоял, лениво прислонившись к дубовой колонне, и, странное дело, Ланс почувствовал себя с ним совершенно свободно.

— Я тоже скучаю по родине, — мягко ответил незнакомец, как бы говоря сам с собой. — Виргинию вообще населяют люди, больные ностальгией. Но я влюблен в ее дикую красоту. И понимаю, что обречен остаться здесь. Если я вернусь в Англию, то стану тосковать по Виргинии… — он указал мундштуком трубки на звезды: — Вы только посмотрите на это небо! Не удивительно, что виргинцы так редко возвращаются в Британию.

Столь поэтические настроения редко посещали Ланса и он посмотрел на своего собеседника с любопытством.

Не меняя позы, и как бы продолжая начатую мысль, тот сказал:

— Я — Натаниэль Бэкон. Натаниэль Бэкон-младший, мастер Клейборн. Нижайше прошу простить меня за то, что прервал ход ваших размышлений, но, видимо, я выпил слишком много пунша. А когда это со мной происходит, я начинаю думать вслух.

— Так значит мы… Мы с вами соседи по владениям в Энрико! — воскликнул Ланс.