Виргинцы (книга 1) - [15]

— Ах, Гарри, Гарри! Лучше б я отложила эти деньги для тебя, мой бедный обездоленный мальчик! Только подумать — триста восемьдесят гиней наличными каретнику Хэтчетту!

— Вы же будете мне давать, сколько нужно, пока вы живы, а Джордж будет мне давать сколько нужно, когда вы умрете, — весело ответил Гарри.

— Ну нет, разве только он станет иным, — ответила его матушка, мрачно поглядев на старшего сына. — Разве только небо смирит его дух и научит его милосердию, о чем я молюсь денно и нощно, как известно Маунтин, не так ли, Маунтин?

Миссис Маунтин, вдова прапорщика Маунтина, компаньонка и домоправительница госпожи Эсмонд, занимавшая по воскресеньям четвертое место в семейной карете, ответила:

— Гм! Я, конечно, знаю, что вы вечно расстраиваетесь и ворчите из-за этого наследства, хотя причин для такого расстройства я никаких не вижу.

— Ах, вот как! — воскликнула вдова, зашуршав шелками, — Разумеется, мне незачем расстраиваться из-за того, что мой первенец — непокорный сын и бессердечный брат, из-за того, что у него есть имение, а у моего бедняжки Гарри — будь он благословен! — только чашка чечевичной похлебки!

Джордж в немом отчаянии смотрел на мать, пока слезы не застлали ему глаза.

— Я хочу, чтобы вы благословили и меня, матушка! — воскликнул он и разразился страстными рыданиями.

Гарри тотчас крепко обнял брата за шею и принялся его целовать.

— Ничего, Джордж! Ведь я знаю, какой ты хороший брат. Не слушай, что она говорит. Она ведь не думает того, что говорит.

— Нет, думаю, дитя мое! — воскликнула их мать. — И если бы небо...

— Да замолчите же! — закричал Гарри. — Как вам только не стыдно говорить про него такие вещи!

— Верно, Гарри, — вставила миссис Маунтин, пожимая мальчику руку. — Это вот истинная правда.

— Миссис Маунтин, да как вы смеете восстанавливать моих детей против меня! — вскричала вдова. — Чтобы нынче же, сударыня...

— Хотите выгнать меня и мою малютку на улицу? Сделайте милость! перебила ее миссис Маунтин. — Вот уж чудная месть за то, что лондонский законник не отдает вам деньги Джорджа. Ищите себе другую компаньонку, которая будет белое называть черным вам в угоду, а меня от этого увольте! Так когда же мне уехать? Сборы у меня будут недолгими! Привезла я в Каслвуд немного и увезу не больше.

— Тшш! Колокола звонят, призывая к молитве, Маунтин. Так будьте любезны, дайте нам всем сосредоточиться, — сказала вдова и с величайшей нежностью посмотрела на одного из своих сыновей — а может быть, и на обоих. Джордж сидел, не поднимая головы, а Гарри и в церкви прижался к брату и, пока не кончилась проповедь, крепко обнимал его за шею.

Гарри рассказывал все это на свой лад, сопровождая повествование множеством восклицаний, как свойственно юности, и отвечая на вопросы, которые то и дело задавала ему баронесса. Почтенная дама, казалось, готова была слушать его без конца. Ее любезная хозяйка приходила сама, присылала дочерей спросить, не хочет ли она прокатиться, погулять, выпить чаю, сыграть в карты, но госпожа Бернштейн отказывалась от всех этих развлечений, говоря, что беседа с Гарри доставляет ей несравненно больше удовольствия. В присутствии членов каслвудской семьи она удваивала свою нежность, требовала, чтобы

Гарри пересел поближе к ней, и то и дело повторяла, обращаясь к остальным:

— Тшш! Да замолчите же, дорогие мои! Я не слышу, что говорит ваш кузен!

И они уходили, старательно сохраняя веселый вид.

— Так вы тоже моя родственница? — спросил простодушный юноша. — Вы, по-моему, гораздо добрее остальных моих родных.

Они беседовали в зале, отделанной дубовыми панелями, где владельцы замка уже больше двухсот лет имели обыкновение обедать в обычные дни и где, как мы уже говорили, висели фамильные портреты. Кресло госпожи Бернштейн стояло как раз под одной из жемчужин этой галереи, шедевром кисти Неллера, изображавшим молодую даму лет двадцати четырех в широком роброне времен королевы Анны — рука покоится на подушке, пышные каштановые локоны откинуты с прекрасного лба и ниспадают на жемчужно-белые плечи и очаровательную шейку. У ног этой обворожительной красавицы сидела старая баронесса со своим вязаньем.

Когда Гарри спросил: "А вы тоже моя родственница?" — она ответила:

— Этот портрет написал сэр Годфри, воображавший себя лучшим художником мира. Но он уступал Лели, написавшему твою бабушку, мо... миледи Каслвуд, жену полковника Эсмонда. Уступал он и Сэру Антони Ван-Дейку, который написал вон тот портрет твоего прадеда — на портрете он выглядит куда более благородным джентльменом, чем был в жизни. Некоторых из нас пишут чернее, чем мы есть. Ты узнал свою бабушку вон на том портрете? Таких прелестных белокурых волос и фигуры не было ни у кого!

— Наверное, какое-то чувство подсказало мне, чей это портрет, — и еще сходство с матушкой.

— А миссис Уорингтон... прошу у нее прощения: она ведь, если не ошибаюсь, называет себя теперь госпожой Эсмонд или леди Эсмонд?

— Так называют матушку в нашей провинции.

— Она не рассказывала тебе, что у ее матери, когда она вышла за твоего деда, была еще одна дочь — от первого брака?