Винтики эпохи. Невыдуманные истории - [7]

– Здесь не ты стрьяпать – другой людьи.

– Как это – другой?.. А я?

– Ты стрьяпать кухе в первый дьень, а потом будьет пьекарь.

Ирма потеряла дар речи. Чем дольше она молчала, тем гуще проступали слёзы – не думал Томас, что свою роль она видела не в контроле, а в том, чтобы самой стряпать и самой продавать.

* * *

Открытие было превращено в торжественный праздник. Разрезание красной ленточки, дорогие костюмы местной власти, журналисты, телевизионщики – не протолкнуться. «Пробовали», не стесняясь, по три-четыре кусочка кухе, а когда объявили, что «пробовать» можно ещё и косметику («только с рук продавца!» – предупредила Ирма), начали округлять глаза, шумно вдыхать «О-о!», восторженно косить и хлопать в ладоши. Шутили, что долго «догоняли» Америку, но стоило-де женщине найти богатого мужика, как «игра в догонялки закончилась». Смотрелись в зеркала, любовались витринами, одеждой продавцов и приобретали дорогие духи-одеколоны, кремы-помады, туши-шампуни. Ирма недоумевала, откуда, из каких «сусеков»?..

Основными покупателями была бывшая партийная номенклатура. В отличие от простого народа, что копил рублики на «чёрный день» и нёс их в Сбербанк – нёс, как покажет время, чтобы навсегда потерять, – эта категория покупателей знала, что деньги полагалось тратить, а не класть на сберкнижку. Сегодня по «сусекам» не скребли… Неторопливо, с индюшачьей спесью, доставали деньги из нательных «кубышек» – сумок и «широких штанин».

Другой категорией клиентов были те, кто сориентировался в «перестроечном» времени и догадался заняться хоть каким-то «бизнесом»: шитьём-перешиванием, варевом-стряпнёй либо вязанием. В свободное от работы время эти горе-бизнесмены носили на базар свою «продукцию», потому как местом, где можно было хоть что-то заработать, оставался базар. В советские времена на частной торговле лежало клеймо «спекуляция» – оно учило предусмотрительности. Клиентов искали негромко, не на виду – возле киоска либо полупустого магазина, у шофёра-таксиста либо бабульки, торговавшей семечками. Таинственно-тихо со спины вдруг раздавалось:

– У меня хорошие детские платьица, женские блузы. Не надо?..

– А пирогов с картошкой не хотите?..

Подозрительные мысли начинали своё свербительное действо, человек недоверчиво вскидывал на вопрошавшего «спекулянта» глаза – тот смиренно улыбался, и насторожённость переходила в любопытство:

– Ну, покажите…

– Горячие пироги – за рубль? Попробуем, однако…

– Пробуйте, пробуйте.

Так вопрошавший превращался в постоянного «клиента». Идёт, бывало, с внуком по базару «спекулянтша пирогов», а её останавливают: «Женщина, вы где это пропадаете, ждём ваши вкусные пироги!»

– Извините, Вы ошиблись, – и бабушка уводила внука, чтобы он не догадался о её «бизнесе»: клейма «спекулянта» боялись.

«Клиентами» Томаса были, как правило, «челноки»[1]. Они покупали и дорогую европейскую косметику, и хлебные изделия, в то время, как бюджетники, чей труд оплачивался от силу два раза в году, заглядывали, чтоб полюбоваться и погреться… Ирма одаривала, бывало, знакомых учителей и врачей. Не зная, как себя вести, они начинали заискивать, неловко благодарить, отчего неловко становилось и ей.

* * *

Томас вернул часть вложенных денег, нужно было закупать новую партию товара. Он позвонил в Париж, договорился, что по электронной почте отошлёт заказ, и его отправят в Россию. Костя и Наташа собирались закрывать магазин. Со стороны каптёрки[2] раздался вдруг шум и послышался выстрел.

Выглянув в торговый зал, Костя увидел двух незнакомцев. Один скользнул в карман куртки, и охранник выстрелил в цель, ранив преступника в ногу. Видя, как падает его подельник, второй размахнулся, чтобы выбить пистолет, но подоспел напарник охранника, и завязалась борьба.

– Что?.. – выдохнул Костя, подбегая.

– Звони в милицию! Они с «пулемётом»!

– А что им надо?

– Вот и спроси!

– Я Томаса позову.

Рэкетёров «сковали» наручниками, но, требуя «дань», они держались победителями: «Если с нами что случится, вам несдобровать». Костя не выдержал – вскочил «дать в морду».

– Не кипятись, кореш, а то от тебя мокрого места не останется, – хмыкнул коренастый с накаченными мышцами.

– Да я тебя…

– Отойди, – велел ему охранник.

– Костья, пусть он сказать, что такой «дань», – с откровенным бандитизмом Томас сталкивался впервые.

– «Дань», папаша, значит, что ты должен делиться денежками… – потёр рэкетёр пучком из трёх пальцев.

– Почьему? Я платьить налог. По закон.

– Ништя-як. Объясни этому придурку, – обратился коренастый к Косте, – что он не в Германии. Мы дали ему возможность построиться, прибавили время на раскачку, пора платить долги, иначе лишится головы. Будет платить – никто его не тронет. Пусть живёт – вас кормит и нас не забывает.

– Нет, у меня руки чешутся, – приблизился Костя. – Ты в наших руках, падла, да ещё условия диктуешь?

– Если через неделю не выплатите дань в сумме… – назвал он цифру, – придут другие. В масках. Наручники – это ерунда. Временные вещицы.

– А если сдадим милиции? – спросил Костя, понимая, что милиция могла быть в сговоре с криминалом.

– Слушай, ты хочьешь дорогой парижски духИ? Для любимый женшин? Я угостить, приньесу, – поднялся Томас.