Винтервуд - [3]

Кто захотел бы воспользоваться услугами молодой женщины, выступавшей главной свидетельницей по делу об убийстве и замешанной в крайне сомнительной истории? Робин, лишившись всего своего достояния во время очередного безумного увлечения картежной игрой, в конце концов поставил на карту собственную сестру — вернее, пообещал выдать ее замуж, когда сел играть с этим отвратным Джастином Блэйком, который так страстно ее домогался. Джастин выиграл и в пьяном виде явился в комнату Лавинии, чтобы тут же, не сходя с места, востребовать свой выигрыш. К счастью, Робин, протрезвев от сознания, что совершил нечто вопиющее, последовал за ним. Во время завязавшейся схватки Джастин упал, ударился головой о медную подставку для дров возле камина и тут же, на месте, скончался.

Робину поначалу предъявили обвинение в убийстве, но впоследствии формулировка была заменена на «неумышленное убийство». Тем не менее его приговорили к семи годам тюремного заключения, и в настоящее время он находился в Пентонвиллской тюрьме. Бедный, невезучий Робин, запертый в своей убогой камере, в то время как она пребывает в Венеции, хотя и на таких скромных ролях!

Пытаться понять, почему кузина Мэрион решила помочь Лавинии, было бессмысленно: конечно, можно было предположить, что эта женщина, всегда завидовавшая красивой внешности Лавинии и ее популярности, действует так из мелочного желания взять реванш. Но лучше было считать, что ею движет искреннее сочувствие, а ее требования, чтобы Лавиния одевалась как можно скромнее и держалась в тени, продиктованы только опасением, что иначе Лавинию могут узнать, а это было бы катастрофой.

Но, смирившись с убогим, бесцветным платьем компаньонки, Лавиния с нетерпением ждала вечера, который они проведут в опере. Когда кузина Мэрион вдруг почувствовала себя не в силах выйти из дома — у нее часто бывали приступы сильнейшей головной боли на нервной почве, — Лавиния была несказанно обрадована, услыхав, что она может пойти в театр, если Джианетта согласится ее сопровождать.

Вот тогда-то ей внезапно и пришла в голову безумная мысль. Для нее было непереносимо отправиться в чудесный театр Ла Фениче в единственном оставшемся у нее теперь вечернем туалете — ничем не примечательном синем шелковом платье, которое кузина Мэрион всячески одобряла.

Лавинии было всего двадцать два года, и недавние тяжкие переживания не отразились на ее красоте. Она привыкла за свою жизнь, что на нее смотрят и ею восхищаются, — и особенно с тех пор как она впервые убрала волосы в высокую взрослую прическу. Они с Робином приобрели известность как «красивые близнецы», не слишком стремящиеся к скромному уединению. Робин был транжира и игрок. Она же отличалась безрассудной смелостью.

Однако после суда ей хотелось только одного — чтобы ее перестали замечать. Кузина Мэрион была совершенно права, утверждая, что ей следует носить скромную одежду и держаться в тени.

Но в оперу... Оставшись одна в спальне кузины, Лавиния перебрала весь ее гардероб и остановила свой выбор на розовом атласном туалете. Это было очень красивое платье, и Лавиния знала — ей оно будет как раз впору. Как бы кузина Мэрион себя ни баловала, ей не удавалось пополнеть. При тонкой талии она была плоской как доска. На Лавинии лиф будет сидеть гораздо лучше. А цвет для нее так просто идеальный. Вообще-то дело было здесь не столько в желании отомстить кузине Мэрион, сколько в том, что под влиянием колдовских чар древнего города ею овладело какое-то безумие. Ее одежда должна соответствовать окружающей красоте!

Но раз уж она решила надеть платье, почему бы не воспользоваться и драгоценностями?

После секундного размышления Лавиния решила не снимать свой собственный скромный жемчуг, но, отыскав ключ от шкатулки с драгоценностями кузины Мэрион, извлекла оттуда обворожительные бриллиантовые серьги — длинные изящные подвески, прикрепленные к крошечным дужкам, — и с величайшим удовольствием их надела. Они замечательно оттеняли красоту ее зачесанных вверх белокурых волос, пылающие щеки и мерцающе-розовый цвет платья. Она решила, что так чудесно еще никогда не выглядела.

Глупо, конечно, придавать такое значение платью, да к тому же еще взятому взаймы, но ощущение у нее было такое, словно она вновь воскресла. Лавиния весело кликнула Джианетту и расхохоталась, увидев пораженное лицо девушки.

— Но, синьорина, пардон, миледи, — Джианетта вытянула вперед смуглый палец, — это же платье синьоры!

Лавиния тряхнула пышными юбками:

— Ну не чудесно ли это выглядит, Джианетта? Разве не чудесно я выгляжу?

Девушка восхищенно всплеснула руками:

— Ах, molto bella, molto bella[2]!

Лавиния знала, что мужчина в соседней ложе обратил внимание на ее туалет. Он и смотрел на нее так долго именно потому, что платье подчеркивало ее красоту. Она ничуть не жалела о своем дерзком поступке, хотя долгий взгляд незнакомца в театре не имел никакого значения — разве что поднял на мгновение ее дух.

И все же она радовалась, что кузина Мэрион не хватилась платья, которое утром было благополучно водворено на место. Она также была в восторге от того, что получила возможность провести какое-то время как ей вздумается. Она собралась побродить по Пьяцце, полюбоваться на витрины магазинов — эти маленькие сокровищницы, содержимое коих было для нее совершенно недосягаемо, — и, быть может, позволить себе отчаянное мотовство — выпить утреннюю чашечку шоколада у Флориана.