Винтерспельт - [48]

— Я не знаю, что это такое, — немедленно и резко отозвался Хайншток. Он сожалел, что Кэте воспользовалась выражением из лексикона эпохи феодализма. Шефольд был вырвавшимся в сферу искусства сыном судьи, потомком энного количества поколений высших чиновников, этих квалифицированных слуг буржуазного государства. Что придавало ему, конечно, определенный стиль. Но в остальном он был скорее наивный человек. Он хорошо разбирался в картинах и плохо — в жизни.

Тем не менее Хайншток решил использовать то неверное, на его взгляд, представление, которое сложилось у Кэте.

— Надеюсь, ты успокоилась, — сказал он, — когда увидела, что он вовсе не похож на этих профессоров не от мира сего.

Он сам удивился, произнеся эти слова: «Не от мира сего». Он нашел наконец для Шефольда точное обозначение, которое долго искал.

— Напротив, — сказала Кэте, — совершенно напротив. Он выглядел не только как настоящий аристократ, но и как аристократ, которого арестовали. Он шел рядом с этим солдатом, точно свергнутый властелин. Ты понимаешь, что я имею в виду? Он выглядел каким-то особенно беззащитным.

— Я пытался наблюдать за склоном, по которому должен был пройти Шефольд, — сказал Хайншток. — Но Эльхератский лес скрыл его.

— Сегодня утром Динклаге убрал с передовой всех новобранцев. Он сказал: «Чтобы не произошло ничего непредвиденного». — Тени в уголках ее рта стали глубже. — Вы оба действительно очень озабочены тем, чтобы с Шефольдом ничего не случилось, — добавила она.

— Когда он тебе это сказал? — спросил Хайншток.

— Рано утром.

«В постели», — мысленно добавил Хайншток.

— Ты уже ела? — спросил он.

Она покачала головой.

— Может, приготовишь себе что-нибудь?

— Нет, спасибо, я сейчас поеду.

— Ну хоть чашку кофе?

— Нет-нет, — сказала она, — я и так нервничаю.

— Нет причин для волнения, — сказал Хайншток. — Все удалось. Через час Шефольд будет на пути к своему дому. После полудня я зайду к тебе узнать, когда он ушел.

Она возмутилась.

— Ты, наверно, не в своем уме, — сказала она. — В этот момент Шефольд разговаривает с Динклаге. А ты заявляешь: «Нет причин для волнения!»

— Как будто из этого может что-то выйти! — сказал он. — Ты, должно быть, все еще надеешься, что произойдет чудо и появятся американцы, притом сегодня ночью. Кроме того, нас это уже не касается, — добавил он. — Для тебя и для меня на этом история заканчивается. Для Шефольда она кончится через час или два. Все остальное должны решить между собой Динклаге и этот американский офицер.

«Который должен быть таким же идиотом, как и я, потому что он, вроде меня, поддался на идиотское предложение этого немецкого офицера», — подумал Хайншток. Он действительно полагал, что для него и Кэте вся эта история заканчивалась с визитом Шефольда к Динклаге. Кэте знала, насколько опасной он считал эту акцию. Он очень четко изложил ей свои соображения по этому поводу.

Она снова успокоилась. Венцель Хайншток не знал, что сейчас она в последний раз находится в его хижине. Вероятно, он прав, американцы, скорее всего, не придут, но независимо от того, будет ли толк от встречи Динклаге с Шефольдом, ясно, что ближайшая ночь-последняя, когда она еще может уйти, продолжить свой путь на Запад. Насколько она знала Иозефа Динклаге, если американцы не придут, он закроет единственный незащищенный участок фронта.

Она села на кровать. Хайншток стоял у стола — положенной на козлы старой двери — и набивал трубку. Кровать — железная раскладушка с тонким матрацем — была застелена тщательно сложенным одеялом. Она походила на кровать Динклаге. Кровати аскетов и военных. Хайншток — теперь она это знала — тоже был, в сущности, военным человеком. Он был надежный человек, седина его отливала сталью. Он всегда носил один и тот же костюм из серого жесткого материала в рубчик. Она знала его крепкое, недостаточно гибкое тело. Взгляд его был устремлен на инструменты, камни. Потом он о чем-то задумался и посмотрел на нее, Кэте. Она мысленно прощалась с ним, не подозревая, что Хайншток считает, будто она пришла к нему прямо из постели Динклаге.

Она была ему многим обязана. Защитой, ибо с тех пор, как в июне она бежала из Прюма в Винтерспельт, каждый знал, что у нее связь с непонятным человеком из каменоломни. Безопасностью во время больших облав после 20 июля, когда Хайншток прятал ее в пещере на Аперте. Знакомством с учением, которое казалось ей убедительным и имело то преимущество, что было запрещено. Кэте исполнилось двенадцать лет, когда это учение запретили. Услышав основные принципы, изложенные четким языком Хайнштока, она сразу поняла, что мрак в Германии как-то связан с тем, что это учение запрещено.

Внутри этих полных взаимной симпатии отношений, основанных на защите и поддержке, — неплохая основа для отношений между двадцатичетырехлетней женщиной и мужчиной старше ее на двадцать восемь лет, — внутри некоей сферы, окрашенной чувством, что Венцель Хайншток ей «приятен», существовали и какие-то тени, пятна, что-то непроясненное, мешавшее ей; например, то, что он принимал подарки от людей, которые, будь

ситуация иной, избегали бы даже общения с ним.