Винтерспельт - [23]

Но они не пришли. Когда Хайншток выходил из хижины, ночь по-прежнему была тихая, притом как-то по-особенному тихая — только с севера, откуда-то издалека, доносились артиллерийские залпы, то более мощные, то приглушенные раскаты, разбивавшиеся о тускло мерцавшую в свете полумесяца известняковую стену.

Когда рассвело, он снова поднялся наверх. Он успел как раз вовремя: увидел, что американцы уходят. Их танки, моторизованная пехота, орудия двигались назад по дороге, по которой пришли вчера; машины одна за другой на какой-то миг показывались перед длинной черной волной лесного моря, которое тут же заглатывало их. Он сразу подумал, что иначе и быть не могло: между Маспельтом и Винтерспельтом нет дороги через долину Ура, только дорожка, вернее, почти заросшая тропка, да деревянный мостик у хутора Хеммерес, где жил Шефольд; так как дороги не было, им бы не помог и мост через пограничную речку.

Он все понял. Он был безмерно разочарован. Он проклинал неизвестного ему американского генерала, который заставил танковый полк, или что бы там ни было, в нерешительности медлить у границы. Разве этот господин не знал, что по главной дороге от Сен-Вита можно спокойно проехать по крайней мере до Пронсфельда? Или он не способен систематизировать данные воздушной разведки, которой вот уже сколько недель не препятствовал ни один немецкий самолет? Глядя на вновь опустевшую дорогу, что вела из Маспельта в Груффланге и, к сожалению, кончалась тупиком, Хайншток с ожесточением подумал: вылазка.

Позднее он узнал от Шефольда, что та американская часть оставила в Маспельте роту пехотинцев. Шефольд установил также, что дивизия, в которую входила эта рота, была переброшена на западный берег Ура прямо из Соединенных Штатов. «Они только в начале сентября прибыли в Гавр, — сообщил он, подразумевая солдат в Маспельте, — и даже командир роты, некий капитан Кимброу, не имеет боевого опыта».

Чего нельзя было сказать об этом майоре Динклаге.

12 октября 1944 года. Если бы американский генерал приказал тогда навести под Штайнебрюком понтонный мост через Ур, в чем ему никто бы не помешал, а затем прошел бы со своими полками по автостраде до Пронсфельда — по крайней мере до Пронсфельда, — в чем ему также никто не помешал бы, то Хайнштоку не пришлось бы стоять сегодня здесь наверху, тщетно пытаясь увидеть, как Шефольд покажется на лесистой кромке западного берега Ура. «Тогда эта сумасбродная, просто безумная затея, которую я согласился активно поддержать, никогда бы не осуществилась», — подумал Хайншток. Шефольд, Кэте, он сам были бы уже свободны, занимались бы уже налаживанием жизни после краха фашистской диктатуры, а не впутались бы в эту отчаянную авантюру безумца офицера.

Однажды, когда он описывал Кэте, как все было бы, если бы американцы продвигались вперед быстрее, решительнее, она сказала:

— Знаешь, я не думаю, что, говоря об исторических событиях, уместно пользоваться условными предложениями.

Ему всегда необходимо было какое-то время, чтобы приноровиться к ее системе мышления, основанной на лингвистическом анализе — привычке учительницы немецкого языка.

Поняв, что она имеет в виду, он отреагировал раздраженно.

— Это самая реакционная точка зрения, с какою я когда-либо встречался, — сказал он. — Отказываясь представить себе, как могли бы повернуться события, отказываешься вообще представить себе лучшую возможность. То есть принимаешь историю так, как она складывается.

— Если она сложилась так, а не иначе, то остается лишь принять ее, — возразила Кэте.

Она заметила, что ее ответ произвел на него гнетущее впечатление, и всячески пыталась пойти на попятный, но он не дал ввести себя в заблуждение. Стало быть, все его попытки посвятить ее в основы изменяющего мир мышления оказались напрасны. Преподанный им курс диалектического понимания истории она завершила признанием своей склонности к фатализму.

Вспоминая этот разговор сейчас, когда он долго и тщетно разглядывал темно-красную кулису Эльхератского леса в неподвижном осеннем воздухе и наконец отказался от надежды увидеть Шефольда, Хайншток вдруг подумал, что, будучи сторонником теории и практики изменения, он, однако же, отклонял повод, заставивший Шефольда пуститься в сегодняшнюю авантюру, то есть не одобрял этого в самой своей основе, в то время как Кэте не устраивало лишь то, что на эту авантюру отправился именно Шефольд. В остальном же не кто иной, как именно она, был мотором всей операции. О фатализме здесь не могло быть и речи.

Биографические данные

Венцель Хайншток родился в 1892 году в Аусергефильде (ныне Квильда), в Богемии, и был младшим из трех детей и единственным сыном ремесленника Франца Хайнштока и его жены Фанни, урожденной Крехан. Крещен в католической вере; отошел от церкви в 20-х годах. Его отец, который содержал мастерскую по изготовлению иголок, где работало два подмастерья, умер в 1907 году, оставив семью без средств. Как все дети, вышедшие из пролетарских семей или ставшие пролетариями, Хайншток выбирает себе профессию скорее случайно, чем по склонности; с 1908 по 1910 год он изучает в карьере у юго-восточного подножия Миттагсберга все операции по добыче открытым способом и по обработке твердых природных камней, рыхлых пород и минералов (обучение ремеслу каменщика и каменотеса). После обучения он служит срок в пехотном полку императорско-королевской армии в Пильзене. В 1912 году, двадцати лет, вступает в социал-демократическую партию Австрии; читает «Коммунистический манифест». Затем — годы скитаний. Работает на различных предприятиях, главным образом в Нижней Австрии, посещает как вечерние курсы по специальности, так и (в Вене) лекции Отто Бауэра об (австро-)марксизме. Зимой 1913/14 года, скопив достаточно денег, проходит трехмесячный курс прикладной геологии в Высшем горном училище в Леобене; одновременно участвует в организации борьбы за повышение заработной платы рабочим Рудных гор. Мобилизованный в самом начале войны, он уже в сентябре 1914 года, будучи на фронте в Галиции, попадает в плен к русским и проводит первую мировую войну в Сибири. Так как он бегло говорит по-чешски (его бабушка по материнской линии — чешка), ему предлагают вступить в чехословацкий корпус, который формируется в России; он отказывается. В феврале 1918 года Хайншток возвращается в Аусергефильд; по пути из Сибири в Богемию ему не удается увидеть в русской революции ничего, кроме «беспорядков». Во время войны умирает его мать. Он сдает экзамен на звание мастера. В 1920 году, когда полиция недавно созданного чехословацкого государства занимает Народный дом в Праге, он агитирует за всеобщую забастовку. В 1922 году Хайншток выходит из винтербергской (ныне Вимперк) секции социал - демократической партии и вступает в Коммунистическую партию (ЧСР). В последующие годы Хайншток работает по специальности, отказывается от депутатского мандата, который предлагает ему партия. Несмотря на то что его политические взгляды известны предпринимателям и везде, где он работает, его выбирают в рабочие советы, он тем не менее становится техническим директором крупной каменоломни на Верхней Влтаве. В период мирового экономического кризиса (1931 — 1934 гг.), оказавшись без работы, занимается активной партийной деятельностью. После победы фашизма в Германии (1933 г.) Хайншток с огорчением замечает, что в дискуссиях внутри КП ЧСР начинает преобладать национальный вопрос; заходя по делам в штаб-квартиру партии на Гибернской улице в Праге, он чувствует, что чешские товарищи испытывают к нему некоторую неприязнь, потому что он чешский немец. До той поры выражение «судетский немец» было ему чуждо, даже непонятно; он всегда называл себя «чехом с окраины». Понимая, с другой стороны, что Гитлер разрушит сосуществование немцев и чехов в Чехии, он решает в 1935 году перебраться в Германию, чтобы вести там подпольную политическую работу; какое-то время он действует в качестве курьера и инструктора Центрального комитета Коммунистической партии Германии, который находился в это время в Праге. Безрассудная затея, потому что в юго-западной Чехии Хайнштока-коммуниста знает каждая собака. Уже во время второй поездки, летом 1935 года, его арестовывают