Виновата только я… - [17]

Да, такого с ней никогда не случалось. Трудно поверить, что это происходило с ней. Один поцелуй — и она уже готова на все.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Для Закери Веста этот день начался не особо удачно. Полночи он не мог заснуть. Собственно, ему нередко было страшно засыпать: он боялся ночных кошмаров. С тех пор как произошла авария, он переживал ее снова и снова, сотни раз. Переживал тот ужас, который испытал, увидев мчащуюся навстречу машину, боль от падения на руль, удар, а затем языки пламени, охватывающие его.

Чтобы не думать о плохом, он решил заставить себя вспомнить что-нибудь приятное — девушку в белом, которую он видел незадолго до аварии, она тогда плыла по саду. Он так и не забыл ее. За все эти долгие месяцы болезни она была единственным отрадным островком в его памяти, к которому он возвращался в минуты отчаяния. Он мечтал найти ее, но после аварии опасался садиться за руль; если ему нужно было куда-либо отправиться, он всегда вызывал такси.

Как только он решится, сразу поедет на ее поиски. Он чувствовал, что однажды обязательно встретится с ней. Почему-то он был уверен, что она где-то ждет его.

Наутро он встал еще затемно, приготовил себе кофе и тосты. Позавтракал, стоя перед окном, наблюдая за восходом солнца из-за моря и слушая грустный крик чаек.

Позже он пошел в студию. Там было холодно, как на Северном полюсе, потому что он забыл включить центральное отопление. Он посмотрел на чистый холст, который поставил на мольберт, как только вернулся из больницы. На нем не было ни единого мазка. После несчастного случая он до сих пор не рисовал. Но заставлял себя не отчаиваться и каждый день притворялся, что сегодня сможет рисовать, что все нормально, что жизнь вошла в обычное русло.

Отвернувшись от пустого холста, он взял палитру, специально не спеша выбирая каждую краску.

Он решил просмотреть блокнот с набросками в поисках чего-нибудь стоящего. Некоторые наброски были совсем старыми, некоторые даже почти закончены, наполнены деталями: шторм на море, чайки на вспаханном поле, голые деревья на фоне восходящего солнца.

А некоторые представляли собой несколько линий, наспех начерченных и забытых. Ему не попадалось ничего, что бы он хотел нарисовать. Никак не попадалось.

Разозленный и огорченный, он взял кисть, обмакнул ее в красную краску и с яростью набросился на чистый холст, пока на нем не осталось ни одного белого пятнышка.

Отбросив кисть и с трудом дыша, он нетвердой походкой направился к окну, открыл его и вдохнул холодный декабрьский воздух, наблюдая, как выдох превращается на его глазах в пар.

Тут он заметил смотрящую на него с куста малиновку. Он в свою очередь тоже стал наблюдать за ней. Раньше бы он обязательно взял блокнот и зарисовал ее. Сейчас же он просто смотрел, а потом и вообще отвернулся. На бесформенное пятно на холсте он решил не смотреть, просто прошел мимо в кухню и налил себе еще одну чашку кофе. Пока он пил его, зазвонил телефон.

Ответил он неохотно, испытывая большой соблазн вообще не отвечать на звонок:

— Да?

— Закери, в конце концов, ты приезжаешь на следующей неделе или нет?

Он сразу узнал безапелляционный тон сестры, ей даже не надо было представляться. Флора жила со своим мужем-французом в Провансе. Ив был человеком с безграничным терпением и неплохим чувством юмора, иначе бы он, конечно, не выдержал с его сестрой десяти лет.

— Я же говорил тебе… — начал было Закери, но Флора не дала ему закончить, такую вольность она редко ему позволяла. Те пять лет, на которые она была старше, как ей казалось, давали ей превосходство над ним, право перебивать и постоянно поучать его, как и когда ей заблагорассудится.

— Не можешь же ты там остаться на Рождество! У тебя наверняка ужасно холодно. И, как я подозреваю, ты не запасся достаточным количеством еды, а магазины на праздники, к твоему сведению, закрываются. Отсюда простой вывод — ты должен быть с семьей. Какое Рождество без семьи?

— Как какое? Спокойное!

Флора ничуть не смутилась.

— Я забронирую тебе билет до Марселя; ты сможешь забрать его в Хитроу. Лучше тебе приехать двадцать третьего, чтобы быть с нами в канун Рождества.

— Нет, — упрямо настаивал он. — Я не приеду, Флора. Не трать деньги на билет, которым я все равно не воспользуюсь.

— Закери, послушай…

— Нет, Флора! — Его голос чуть не сорвался от раздражения. — Это решено, я не еду.

Его рассерженный тон на какое-то время заставил ее замолчать, поэтому он уже мягче продолжал:

— Я ценю твою заботу, но пойми, я вряд ли составлю вам приятную компанию. Я не в том настроении, чтобы быть для Сэмми и Клода веселым дядюшкой, — просто испорчу праздник, а я не хочу этого. Поэтому веселитесь. Поздравь от меня детей, Ива и его родных, и…

— Дана приедет к родителям, — поспешно вставила Флора, чувствуя, что он уже собирается повесить трубку. — Я сказала ей, что ты приезжаешь. Она умирает, так хочет снова увидеть тебя, несмотря на то, как ты с ней обошелся в больнице. Это такая добрая душа; она говорит, что понимает, почему ты не разрешил ей тогда навестить тебя, а теперь она готова дать тебе еще один шанс. Надеюсь, ты не выставишь меня в глупом виде, не явившись сюда?