Виновата ложь - [19]

— Посреди ночи? Нет.

— Он иногда просыпается вместе со мной. Ты иногда видишь его?

— Вы можете посмотреть, не включен ли у него свет.

— У Уилла жуткие кошмары, — говорит Кэрри. — Он просыпается от собственных криков, и я не могу заснуть после этого.

Я дрожу в своем свитере.

— Хотите фонарик? — спрашиваю я. — Он висит на входной двери в дом.

— О нет. Мне нравится темнота.

И она продолжает подниматься по склону.

30

Мамуля с дедушкой сидят на кухне в Новом Клермонте. Я вижу их через стеклянные раздвижные двери.

— Ты рано проснулась, — говорит она, когда я вхожу. — Чувствуешь себя лучше?

На дедушке клетчатый халат. Мама в сарафане с рисунком в виде маленьких лобстеров. Делает себе эспрессо.

— Хочешь булочек? Повар также поджарил бекон. Еда в шкафчике. — Она проходит через кухню и впускает в дом собак. Бош, Грендель и Поппи машут хвостами и пускают слюни. Мамочка наклоняется и вытирает их лапы влажной тряпкой, затем рассеянно вытирает пол, где остались их грязные отпечатки. Они садятся с глуповатым, но милым видом.

— Где Фатима? — спрашиваю я. — И Принц Филипп?

— Умерли, — говорит мама.

— Что?

— Осторожнее, — предупреждает маму дедушка. Он поворачивается ко мне: — Они уже давно скончались.

— Оба?

Дедушка кивает.

— Мне так жаль. — Я сажусь рядом с ним за стол. — Они страдали?

— Недолго.

Мама приносит тарелку булочек с клубникой и беконом. Я беру булку и намазываю сверху маслом с медом.

— Когда-то она была маленькой светловолосой девчушкой. Синклер до мозга костей, — жалуется дедуля маме.

— Мы уже обсуждали мои волосы, когда ты навещал нас, — напоминаю я. — Я не жду, что тебе понравится. Дедушкам никогда не нравятся крашеные волосы.

— Ты ее мать. Ты должна заставить Миррен вернуть прежний цвет волос, — продолжает он. — Что случилось с маленькими светловолосыми девочками, которые так любили бегать по этому острову?

Мама вздыхает:

— Мы выросли, папа. Мы выросли.

31

Отдаю: детские рисунки, цветочные офорты.

Я беру свою корзину для белья из Уиндемира и направляюсь в Каддлдаун. Миррен встречает меня на крыльце.

— Так клево быть на острове! — восклицает она. — Не могу поверить, что я снова здесь!

— Ты была тут прошлым летом.

— Да, но все было не так, как раньше. Не было той летней идиллии, которая была у нас. Все занимались перестройкой Нового Клермонта. У всех был несчастный вид, и я так ждала тебя, но ты не появилась.

— Я же говорила тебе, что еду в Европу.

— О, знаю.

— Я часто писала тебе. — Фраза звучит укоризненно.

— Ненавижу электронную почту! — говорит Миррен. — Я все прочла, но не злись, что не отвечала. Это все равно что делать домашнее задание — печатать и пялиться в глупый телефон или компьютер.

— Ты получила куклу?

Миррен обнимает меня.

— Я ужасно по тебе скучала. Ты даже представить себе не можешь.

— Я отправила тебе куклу Барби. С длинными волосами, из-за которой мы часто ругались.

— Принцессу Ириску?

— Да.

— Я сходила по ней с ума.

— Однажды ты меня даже ею ударила.

— Ты заслужила! — Миррен счастливо припрыгивает. — Она в Уиндемире?

— Что? Нет. Я послала ее тебе по почте. Еще зимой.

Сестра нахмуренно смотрит на меня.

— Я не получала ее, Каденс.

— Кто-то расписался о доставке посылки. Что твоя мама с ней сделала, запихнула в шкаф, не открывая?

Я шучу, но Миррен кивает:

— Возможно. У нее навязчивая идея. Постоянно моет руки, снова и снова. И заставляет делать то же самое Тафта с близняшками. Все убирает и отмывает так тщательно, будто в раю есть специальное место для тех, у кого безупречно чистые полы. И пьет она слишком много.

— Моя мама тоже.

Миррен кивает.

— Не могу на это смотреть.

— Я что-нибудь пропустила во время вчерашнего ужина?

— Я не ходила. — Она направляется к деревянной дорожке, ведущей от Каддладуна к маленькому пляжу. Я следую за ней. — Я же сказала, что этим летом не собираюсь туда ходить. А ты почему не пошла?

— Мне было плохо.

— Мы все знаем о твоих мигренях, — произносит Миррен. — Тетушки говорили.

Меня передергивает.

— Не жалей меня, ладно? Никогда. Меня от этого тошнит.

— Разве ты вчера не принимала свои таблетки?

— Они меня вырубили.

Мы дошли до малого пляжа. Обе снимаем обувь и идем по влажному песку. Миррен касается панциря мертвого краба.

Я хочу сказать ей, что моя память ненадежна, что у меня черепно-мозговая травма. Хочу расспросить о лете-номер-пятнадцать, заставить рассказать то, о чем не хочет говорить мама или чего она не знает. Но Миррен такая жизнерадостная. Не хочу, чтобы она испытывала ко мне еще больше жалости.

И я еще немножко злюсь из-за того, что она не отвечала на письма — и из-за потери дурацкой куклы, хоть и знаю, что это не ее вина.

— Джонни и Гат в Рэд Гейте или они спали в Каддлдауне? — спрашиваю я.

— В Каддлдауне. Боже, они такие лентяи. Я будто с гоблинами живу.

— Так заставь их вернуться в Рэд Гейт.

— Ни за что, — смеется девушка. — И ты… больше никакого Уиндемира, ладно? Переедешь к нам?

Я качаю головой:

— Мама не разрешает. Я спрашивала ее сегодня утром.

— Да ладно, она должна отпустить тебя!

— Она страшно печется обо мне с тех пор, как я заболела.

— Но это было почти два года назад.

— Да. Она наблюдает, как я сплю. И читает лекции о том, что я должна больше общаться с дедушкой и малышней. Должна соединиться с семьей. Натянуть улыбку.