Виноградники ночи - [5]

А Итамар всегда заезжает за Леной, когда получает увольнительную, и они отбывают куда-то в ночь. Однажды на утро после очередной поездки Стенли вызвал Лену во двор. Они стояли возле боковой лестницы, и Стенли говорил и говорил, скулы его набрякли, проступили желваки — он стал похож на старого бульдога. Лена молча слушала его, и так же молча повернулась и ушла в дом. Несколько дней Стенли держался от нее в стороне, но потом поглаживания возобновились.

Сворачиваю в короткий тупик рядом с супермаркетом. В полутьме — сломанная изгородь, тусклый отсвет на рельсах. Если встать посреди деревянных трухлявых досок переезда, даль разомкнется, и впереди будет лишь волна холмов да ржавая колея, поросшая колючками. Весной они зацветают голубыми нежными шарами, и хочется идти по голубому этому ковру туда, где дымка над горизонтом, и море за холмами, и снова — даль.

Где-то там, на склоне ближнего холма, в одном из наскоро построенных домиков, словно гнезда, слепленных из прутьев и комочков глины, есть и моя комната с балконом и окном, мое временное пристанище. Я вернусь туда, зажгу лампу под потолком — белые стены станут еще белее, ночь за окном сгустится. А потом я выключу свет — проступит на стене тень кипариса, растущего под окном, и я закрою глаза, и уйду по трухлявым шпалам далеко-далеко. Я буду идти, пока не устану, лягу в рыжую, спаленную солнцем, пахнущую пряно и сладко, траву, и усну… И мне приснится сон.

— Мар[2] Меир, — говорит Герда, — надо, наконец, расставить книги. Покупатели ничего не могут найти.

Они стоят в полутьме магазина, узкой длинной комнаты, до потолка заваленной книгами. Герда права. Я тоже поначалу ничего не мог найти, когда приехал в Иерусалим и набрел на магазин мара Меира. Правда, самого мара Меира уже не было среди живых. Новый хозяин, медлительный толстяк в кипе, говорящий на иврите с лязгающим американским акцентом, попытался все же исправить положение, но места по-прежнему не хватает, и к полкам можно пробиться лишь сквозь стопы книг, возведенные в некоем подобии порядка Со временем изучив его, я научился ориентироваться среди этих завалов.

— Мар Меир, — говорит Герда, — вы покупаете все подряд. Конечно, вы платите гроши, но книги не продаются. Они не продаются и только занимают место.

Мар Меир сидит за кассой возле двери в своем потертом черном лапсердаке и почесывает спутанную бороду.

— Людям не на что купить еду, и они продают книги. В последнее время я купил много немецких книг. Каждая новая алия добавляет новые книги.

— Вы так разоритесь!

— Ничего, ничего. Держусь ведь тридцать с лишком лет. Сначала они продают за бесценок книги, потом начинают их потихоньку покупать. Сейчас трудные времена.

— А когда-нибудь они были легче?

Мар Меир задумчиво смотрит в окно, где возле вынесенного на улицу прилавка остановилась пара: полная женщина средних лет под кокетливым китайским зонтом и молодой британский офицер, перетянутый ремнем с портупеей.

— Вот видите, — говорит мар Меир, — с одной стороны у него кобура, с другой — дама. Всему свое место.

Герда знает эту женщину. Почти каждый день встречает ее на улице Невиим. Она живет вместе с братом и сестрой в арабском особняке. А Герда ютится через два дома, в маленькой пристройке, притулившейся у стены в глубине двора.

— У нее брат занимает какой-то пост в Еврейском агентстве[3], — говорит она, разглядывая парочку (те не видят ее сквозь темную патину окна, отражающую свет): двумя белыми пальцами дама касается обложки книги, пальцы замирают, дама слегка склоняет голову, прислушиваясь к словам офицера, тонкие брови приподымаются, губы складываются в полуулыбку, пальцы снова касаются обложки…

— Знаю. Они приехали из Киева лет десять назад. Вместе с родителями. Отец был большой фабрикант. Вот они и купили дом. Тогда можно было недорого купить дом. Только зачем его покупать? Родители умирают, дети уходят.

Эти двое отошли от прилавка. Взяла его под руку. Разумеется, книги им не нужны.

— Родители умирают, но дети остаются! Одним — все, другим ничего! Это несправедливо! Мы создадим государство, в котором все будут равны!

— Я устал от этих глупостей. Люди по природе своей неравны. Их нельзя сделать равными.

Перешли улицу, исчезли в проулке… Куда они идут? К ней домой или к нему?

— Разберите, пожалуйста, те книги, что в дальнем углу, справа. Вы знаете, художественная литература, научная, детская…

— Но места нет!

— Для книг место всегда найдется. Вот увидите.

Она все стоит, опустив руки, глядя им вслед.

— Мар Меир, можно я пойду домой? Я плохо себя чувствую.

— А! Конечно, — говорит мар Меир, — конечно.

На улице она сворачивает в проулок, (здесь несколько минут назад шли эти двое), проходит вдоль серого здания управления полиции и православного собора — кресты сверкают на солнце, несколько богомолок в платках сидят на ступенях у входа. Рядом в узком проулке, ведущем к Невиим — ресторанчик Стенли. По вечерам здесь полно народу, танго поет в душной полутьме. Стенли снимает квартиру на первом этаже дома, что рядом с особняком этой накрашенной молодящейся толстухи. У него — крикливая, всегда недовольная жена. Когда они ругаются, слышит вся улица. Герда выходит на Невиим, идет мимо йеменской фалафельной на углу, мимо дома, где живет Стенли, и апартаментов этой красотки. У железных, покрытых синей краской ворот с вознесенным над ними крестом, останавливается; приоткрывает их, входит во двор…