Винни-Пух и Пятак - [7]

– Простите меня еще раз, Мусий Опанасович, – сказал Рабинович. – Поймите, что моя небрежность в обращении с этим чудесным символом объединения физического и духовного в человеке была вызвана единственно чувством восхищения. Кроме того, уронив плод на штаны, я как бы подчеркнул тот факт, что он – важная составляющая моей плоти, но, подняв затем его ко рту, я, таким образом, дал понять, что сейчас произойдет единение плода с моим духовным началом.

Мусий Опанасович посмотрел на Рабиновича с ласковой улыбкой, и Моисей почувствовал, что уже во второй раз ловко выкрутился из опасной ситуации. Они сидели за столом довольно долго, бутыль все пустела и пустела, а Рабинович первый раз за последнее время почувствовал, что его желудок и все остальные загашники наполнены на много дней вперед.

Как обычно и бывает, жидкость в бутылке кончилась совершенно внезапно. Ни Рабинович, ни Мусий Опанасович этого не ожидали. Мусий поднял на Рабиновича уже несколько осоловевшие глаза и сказал:

– Горилка, Моисей, кончилась. Надо же что-то делать?

– Может быть, охранника за ней пошлем, Мусий Опанасович? – предложил Рабинович.

– А кто будет хату охранять, паря? – набычился на него Мусий. – Говоря твоим языком – кто же в лавке останется?

– И что нам теперь делать? – растерянно спросил Рабинович.

– У меня на родине, сынок, есть такой обычай: когда в хате заканчивается горилка, мужчины сами идут ее добывать. Другого выхода нет. Не можем же мы сидеть здесь без горилки!

– Я готов, Мусий Опанасович, – с жаром сказал Рабинович. – Тут за углом недалеко есть палатка, там наверняка можно купить много пьянящей жидкости.

– Э, брат, – с горечью сказал Мусий. – Всему тебя учить надо. Как мы можем просто пойти и купить горилки, если этим будет нарушен важный священный обряд моей родины? Я не могу отступать от старинных обычаев ни на йоту, ибо это будет значить, что я перестал себя уважать и уже не держусь корней.

– И как это все должно происходить? – растерянно спросил Рабинович.

– Смотри сюда, – сказал Мусий, подвинув к себе пустую бутыль. – Смотри и смекай. Вот у нас есть пустая бутыль. Так?

– Так, – легко согласился Рабинович.

– Горилки в хате у нас больше нет. Так?

– Так.

– Что делаем? – поинтересовался Мусий.

Рабинович ненадолго задумался:

– Может быть, идем в сарай и там гоним новую горилку?

– Мысль правильная, – обрадовался Мусий. – Но нерациональная. Горилку мы будем гнать долго, а что пить все это время? Поэтому делаем таким образом: берем бутыль, прокрадываемся через забор к соседу, у него в сарае меняем пустую бутыль на полную и тихонечко ползем обратно, чтобы нас никто не заметил.

– Позвольте! – возмутился Рабинович. – Как же так? Вся Ваша жизнь направлена на духовное развитие личности человека, а здесь – банальная кража. Да еще и с подлогом!

– Моисей, – мягко сказал Мусий Опанасович. – Вы просто еще не знаете всех наших культурных традиций. Как Вы думаете, что сделает сосед, когда у него кончится горилка?

– Не знаю, – замялся Рабинович. – Ну, пойдет в сарай и еще нагонит.

– А что он будет пить, когда будет гнать? – ласково посмотрев на него, спросил Мусий.

– Ну… Не знаю, – сдался Рабинович. – А что он будет делать?

– Подойдет к забору, – тихо сказал Мусий, – вырвет оттуда дрын, залезет ко мне в сарай и заменит полную бутыль на пустую. Теперь понимаете?

– Не совсем. Какой смысл в подобных действиях?

– Очень простой. Вернее, сложный. Круговорот горилки в природе осуществляется? Осуществляется. Натуральный обмен продукта происходит? Происходит. Ничья собственность при этом не страдает? Не страдает. А самое главное, – тут Мусий Опанасович помолчал, – мы с соседом участвуем в настоящем, мужском процессе охоты. В традиции, которая освящена поколениями! Своим появлением на свет в виде младенца мужского пола мы даем клятву – быть Охотником. А на что охотиться, спрашивается, в современном мире электроники, как не на горилку? Может быть, Вы предложите выслеживать и убивать факсовый аппарат?

– Ну, не знаю. А какой риск при подобной эмуляции охоты?

– Самый, что ни на есть, физический. Сосед, если нас заметит, пальнет из дробовика солью. А это, я Вас уверяю, очень даже больно.

– Как это? Прям так и пальнет?

– Уж Вы не сомневайтесь. И он знает, что когда полезет ко мне в сарай, получит аналогичную порцию.

– Хмм… Не спорю. Все довольно продумано, – сказал Рабинович. – Но как мы в реалиях нынешней Москвы сумеем провести охоту так, как полагается?

– Здесь, к сожалению, настоящих условий для охоты нет. Но мы будем делать вид, что все происходит именно таким образом, как у меня на родине. Надеюсь, Вас это не смущает? – спросил Мусий.

– Нет, разумеется, – ответил Рабинович. – Я целиком в Вашем распоряжении.

***

Мусий и Рабинович вышли на улицу, некоторое время постояли молча, наслаждаясь ночной Москвой. Наконец, Мусий сказал:

– Идем вон в ту сторону. Сразу за поворотом будет воображаемый забор. Ведем себя очень тихо, чтобы Мыкола не заметил.

Они двинулись к углу дома, завернули в переулок, где Рабинович поразился резкой перемене, которая произошла с обликом Мусия Опанасовича: добродушное и часто улыбающееся лицо превратилось в суровый абрис древнего воина, римлянина; оселедец свисал с головы, делая Мусия похожего на индейца; глаза его, наоборот, жили какой-то своей отдельной жизнью, которая представляла собой смесь хитрости и восторженного предвкушения опасности. Мусий подошел к воображаемой черте, присел, сделал вид, что хватает руками какой-то вертикальный предмет, и с показным усилием отвел этот предмет в сторону.