Виннету – вождь апачей - [8]

Так как мы боялись индейцев, то принуждены были отказаться от добывания себе пищи охотой, ведь это могло навести краснокожих на наши следы. Все, что нам нужно было, мы привозили на волах из Санта-Фэ. К сожалению, этот транспорт был так ненадежен, что нередко в ожидании прибытия провианта мы не могли продвигаться вперед.

Вторая причина промедления заключалась в составе нашего отряда. Я уже говорил, что был встречен в Сен-Луи очень дружелюбно как старшим инженером, так и тремя землемерами. Этот прием дал мне возможность предполагать, что между нами установится сотрудничество. К сожалению, я жестоко ошибся.

Мои коллеги были настоящие янки, видевшие во мне только «грингорна» и неопытного немчика. Сами они хотели лишь побольше заработать и совершенно не задумывались над тем, насколько добросовестно выполняли работу. Я, как «честный немец», являлся для них только помехой, и они скоро отказали мне в своем благосклонном расположении. Это меня нимало не тревожило, и я спокойно продолжал исполнять свои обязанности. Скоро я заметил, что у них были очень скудные познания своей специальности. Наиболее трудные работы они подсовывали мне, себе же старались всячески облегчить задачу. Я не возражал, так как всегда придерживался мнения, что человек становится сильнее по мере того, как работает.

Старший инженер мистер Бэнкрефт был самый сведущий из них. К сожалению, скоро обнаружилось, что он питает слабость к бренди. Из Санта-Фэ было привезено несколько бочонков этого пагубного напитка, и с тех пор он гораздо больше интересовался своим бренди, чем измерительными инструментами. Случалось, что он полдня валялся на земле, совершенно пьяный. Землемеры Ригге, Мэрци и Уилер (так же впрочем, как и я) должны были платить за бренди наравне с инженером, поэтому они пили наперегонки с ним, чтобы не оказаться в убытке. Неудивительно, что и эти господа часто были в приподнятом настроении. Я ни капли не брал в рот, поэтому вся работа взваливалась на меня, они же попеременно то пили, то высыпались с похмелья. Уилер был еще самый любезный из них, у него хоть хватало ума понять, что я старался ради них, не будучи, в сущности, обязан этого делать. Само собою разумеется, работа наша много теряла от всех этих обстоятельств.

Остальной состав отряда также оставлял желать лучшего. По прибытии на участок мы застали на нем двенадцать вестманов. Первое время я, как новичок, испытывал к ним почтение, вскоре, однако, я понял, что имею дело с людьми, весьма безнравственными.

Они должны были защищать нас и оказывать нам помощь при работе. К счастью, за все три месяца не произошло ничего, что могло бы побудить меня прибегнуть к их сомнительной защите. Что касается помощи в работе, то я с полным правом могу утверждать, что здесь собрались самые отъявленные лентяи Соединенных Штатов.

Ясно, что дисциплина была в самом печальном состоянии!

Старшим считался у нас Бэнкрефт, и хотя он старался держаться соответствующим образом, его никто не слушался. Когда он давал приказания, его высмеивали. Тогда с его стороны сыпались проклятия, какие мне редко приходилось слышать, после чего он отправлялся к своему бочонку. Ригге, Мэрци и Уилер отличались от него немногим. Все это дало мне возможность взять в свои руки бразды правления, но действовать пришлось так, чтобы никто этого не заметил.

Эти люди не могли, конечно, относиться вполне серьезно к молодому неопытному человеку, каковым я был в то время. Если бы я, не соблюдая благоразумия, заговорил с ними повелительным тоном, то они ответили бы мне раскатистым смехом. Нет, я должен был действовать незаметно и осторожно, как мудрая женщина, умеющая так искусно руководить и повелевать строптивым мужем, что он и не подозревает об этом. Эти необузданные полудикие вестманы называли меня раз десять за сутки «грингорном», и все же они бессознательно считались со мной, будучи уверены, что повинуются только собственной воле.

Большую помощь оказал мне при этом Сэм Хоукенс и его товарищи Дик Стоун и Виль Паркер. Все трое были в высшей степени честные и притом опытные, умные и смелые люди, о которых хорошо отзывались далеко в округе. Они держались большей частью возле меня, других же чуждались, но делали это так, что те не могли обидеться. Сэм Хоукенс, несмотря на свои смешные качества, умел справляться с этой упрямой компанией, и если он полукомичным, полу-строгим голосом на чем-либо настаивал, то его желание всегда исполнялось, что помогало мне в достижении цели.

Между нами втайне установились отношения, которые я скорее всего сравнил бы с сюзеренными отношениями между двумя государями. Он взял меня под свое покровительство, не подумав спросить на это моего согласия. Я ведь был «грингорном», а он испытанным вестманом, слова и действия которого были непогрешимы. Как только представлялся к этому случай, он немедленно принимался за мое теоретическое и практическое обучение во всем, что необходимо было уметь и знать на Диком Западе, и хотя высшую школу я прошел у Виннету, но моим первым учителем был Сэм Хоукенс. Он собственноручно сделал мне лассо и позволил упражняться в его метании на себе и на своей лошади. Когда я достиг того, что петля каждый раз без промаха обхватывала цель, он искренне обрадовался и воскликнул: