Вилла Пратьяхара - [60]

— Да нет. Не рисую. Это так, остаточные явления, эскизы прошлой жизни.

— Эскизы чего? — не понимает француз.

— Ну, прошлой жизни. Когда-то я была дизайнером. Давно. Сама не знаю, почему сегодня вдруг начала рисовать. Это наброски светильников. — Перевернувшись на живот, я подтягиваю к себе блокнот. — Видишь, это типа такие странные лампы. Белое — это фарфоровые абажуры, черные змеи — это цепи, навроде готических, замковых. Контраст белого и черного, чистого и порочного, невесомости и тяжести, дня и ночи, инь и янь…

— Женского и мужского?.. — продолжает перечень Арно.

Я поворачиваю голову, проверяя, не издевается ли он, но глаза его устремлены на блокнотную страницу и совершенно серьезны. Он внимательно разглядывает мою штриховку.

— Ну если хочешь, то да, женского и мужского. Хотя это очень французский подход.

Арно удивленно поднимает брови.

— А какой тут будет русский подход?

— А русский подход — это такой, что всё это вообще никому не нужно. Инь-янь, женское-мужское… Я уже лет семь как ничего не дизайню. Моя галерея превратилась в магазин, продаю итальянские шедевры, растиражированные массовой промышленностью. Вернее, продавала до недавних пор. Теперь и это никому не нужно.

— Действительно не французский подход… Обычно люди начинают с магазинов, и постепенно превращают их в галереи, а не наоборот. И потом, что значит, никому не нужно? А тебе? Ты разве никто?

— Я — никто. Денег на раскрутку не хватило. Только на аренду помещения. У меня нет дизайнерского имени.

— Зато есть дизайн.

— Дизайн без имени — не дизайн.

— Что за глупости! Люди покупают глазами.

— Ну, может, французы и глазами… А русские — ушами. Страх опозориться у нас невероятно велик, а, поскольку никто ни в чем сам не понимает, то покупают лишь то, что им говорят. Им надо имя сказать сначала. А без него я только пополняю собой ряды творческих неудачников. Ну, по крайней мере, Стас так считает. А без его денег вся затея вообще бы умерла еще давно.

— Стас — это что за осел вообще такой?

— Мой бойфрэнд.

— Упс, извини.

Со скал прямо к нашим ногам скатываются несколько мелких камушков, мы поднимаем головы, но нависающий над нами валун пуст.

— Мне показалось, что там кто-то за нами подсматривал, — говорю я. — Ты никого не заметил?

— Нет. Наверное, тебе показалось.

Повисает молчание. Арно задумчиво откусывает черный ноготь. Я закуриваю. Солнце замирает над горой, раздумывая, не пора ли покинуть наше восточное побережье, скатиться на другую сторону, туда, где его ожидает ежевечернее шоу заката.

— Ты его любишь? — спрашивает, наконец, Арно.

Я пытаюсь выпустить дым кольцами, но как обычно у меня ничего не получается. Я не умею ни щелкать пальцами, ни красиво выпускать дым, ни бросать прыгающие по воде камушки… И дизайнерского имени у меня тоже нет.

— Мы уже семь лет вместе.

Француз смотрит недоуменно.

— Это не ответ.

— Почему не ответ? Ответ. Учитывая, что, как известно, любовь живет три года…

— Это с какой-такой радости?

— Ты что, книжки не читаешь? Даже ваши, французские? Эх, ты!

— Почему эх ты? Ты знаешь, что читать вообще вредно?

— Это как?

— А так. Читать полезно только в юности, когда все источники информации хороши. Ты как бы собираешь ее отовсюду по кусочкам, они будут позже переработаны. Чем больше читаешь — тем больше кусочков скапливается, своего-то опыта пока взять неоткуда. Ну, конечно, если не война или еще что-то такое попадет на твое детство. Детство вообще должно быть у человека плохим, это самая творческая ситуация для развития. Если в тебе что-то было, то оно проявится, просто для этого нужен стимулятор, лакмусовая бумажка. Но в наше спокойное время такое редко теперь бывает. По крайней мере, в Европе ничего особенного уже давно не происходит, так, по-мелочи: школьные неудачи какие-нибудь, в лучшем случае развод родителей или отец-алкоголик. Современным детям неоткуда брать материал для раздумий, поэтому все книги подряд годятся, даже плохие. Из каждой можно что-то взять. Кстати, на плохих примерах учиться, может, даже и полезнее, чем на хороших. Но это не важно. А вот после тридцати читать уже вредно, отвлекает от процесса переработки информации, который происходит внутри тебя. Ну должен, по крайней мере, уже полным ходом происходить… И даже не просто происходить, а уже начинать приводить к первым серьезным выводам. Раньше люди вообще после тридцати умирать начинали, в сорок-пятьдесят, считалось, что старик. Бывает, конечно, что и в зрелом возрасте упрешься лбом в какую-то проблему и нет у тебя нужного кусочка в запасах, — тогда можно опять почитать что-то, но уже целенаправленно. Не все подряд, не придурка Бегбедера уж во всяком случае. И не слишком увлекаться, чтение — процесс пассивный, когда входит в тебя , а надо отдавать предпочтение активным процессам, когда уже из тебя что-то выходит. Не важно, лампы, мысли, книги или просто чувства какие-то. Так что я считаю, что ты не ответила. Ты все-таки его любишь?

— Ну тогда считай, что да.

— Странная ты.

— У нас вообще на тему любви в Москве все странные. Смотрел «Секс в большом городе»?

— А ты заметила, что ты от себя вообще ничего не говоришь? Только от лица книг, или теперь вот сериалов.