Вилла Пратьяхара - [40]

Я давлюсь арбузным соком.

— Мать моя родная! А какие должны быть симптомы?

Каждый раз, что Ингрид удается вывести меня из себя, она радостно потирает кончик большого бугроватого носа, скрывая довольную улыбку.

— Головные боли, учащенное сердцебиение, слабость в мышцах, распирание в груди, жар… Гормональный баланс нарушается. А в редких случаях наступает слепота, моя милая.

Аппетит полностью пропадает. Я закуриваю и пытаюсь вспомнить, видела ли я на своей кухне что-либо подобное.

— Как он выглядит?

— Как белый порошок, вроде грубой морской соли.

— Видела!

— Что видела?

— Да на кухне моей стоит такой, в баночке! Господи, а я гадаю, откуда у меня изжога после еды!

Шведка сияет. Я давно подозреваю, что ей не дает спокойно спать то, что в отличие от нее я все-таки живу здесь в собственном доме, который хоть и не смахивает на классическую виллу, но в любом случае гораздо уютнее отеля, даже такого милого, как у Лучано. Скандинавская моя подружка, видать, уже исчерпала свой лимит радости за окружающих, и рада поддеть меня при каждом удобном случае. Теперь она радостно хохочет во все горло, очки сняты, пятнистая старческая рука утирает катящиеся из глаз слезы.

Польско-еврейский писатель за соседним столиком начинает прислушиваться к нашему разговору.

— Вот это и называют термином «синдром китайского ресторана», — продолжает старуха сквозь слезы. — Да и в любой другой азиатской кухне пища просто напичкана этой отравой.

Писатель, заказавший что-то тайское, в ужасе ковыряет вилкой в тарелке. Кажется, выискивает там следы порошка.

— Его уже не видно, — подсказывает ему Ингрид. — Растворился.

Писатель икает и встает из-за столика, чуть не столкнувшись с Тханом, несущим мне блюдо с благоухающими на весь ресторан креветками. Хотя, судя по его походке, икает он все же не от страха, а из-за количества выпитого. На его столике громоздятся пустые стаканы.

Ингрид в полном восторге.

Я решаю, что с завтрашнего дня начинаю сама себе готовить. Пляж я уже сегодня нашла, так что шведка меня здесь больше не увидит.

Вечером меня ждет еще одна неприятная новость. Усевшись в кресле в предвкушении кормежки своих ящериц, я обнаруживаю, что обе жмутся по углам, а в центре крыши, под самым абажуром гордо восседает новая, незваная полосатая пришелица. При малейшем приближении Короткохвостой и Нахальной, эта дрянь начинает истошно шипеть, цыкать, колотить хвостом по навесу и норовить укусить моих подопечных.

В полном раздражении я отыскиваю в кладовке швабру и злобно тычу ею в крышу. Короткохвостая и Нахальная испуганно убегают, а полосатая, как ни в чем не бывало, продолжает уворачиваться и успевать на ходу хватать ртом чужих мошек. Тогда я просто выключаю весь свет на террасе. Не достанься ты никому!

За ужином я так и не решилась расспросить вредную старуху, что еще она знает про француза. Откуда у него, например, шрам? И где он все-таки живет там в горах? Вездесущая шведка, наверняка, уже что-то про него разнюхала. Хотя, с другой стороны, зачем мне про него знать?

А живот после ужина креветками у меня, и впрямь, не болел. Наверное, дело действительно в этом глутамате или как он там правильно называется? Вернувшись из ресторана, я первым делом выбросила баночку с этой отравой в помойное ведро — брезгливо, морщась от омерзения, двумя пальцами — после чего немедленно вымыла руки с мылом.

Луны сегодня совсем нет. 

13

Этой ночью впервые за все время на острове я плохо спала. Мне снился сначала Петровский, потом гадалка, с ее гомерическим, карикатурным хохотом и устремленным в мою сторону костистым пальцем. «Ты умрёшь! Умрё-ё-ёшь!» — она зловеще растягивала последний слог на букве «ё», голос ее утончался, не справляясь с высокой нотой, и начинал вибрировать. Приближаясь, палец удлинялся, становился похож на ветку, на змею, и, словно лассо, пытался накинуться мне на шею. Ужас сковывал меня и, как это часто бывает во снах, не было ни сил двигаться, ни крика. Зажавшись в угол, я парализовано уставилась перед собой, и… картинка внезапно сменилась скалами у моста над расщелиной. Но легче от этого не стало. Освещение было до жути ярким, болезненным, как при ядерном взрыве: черно-золотым и чрезмерно контрастным. Мост раскачивался и выглядел очень опасным, и тут, вылезший из-за скалы палец стал раскручиваться и хлесткими ударами, словно плетью, подгонять меня к пропасти.

Проснулась я в холодном поту. Солнце уже стояло довольно высоко над морем, а следовательно, времени было около восьми утра.

По поводу бьющей меня дрожи, я решила отменить прогулку и сразу же нырнуть прямо с площадки перед домом. Море сегодня, кстати сказать, дивное. Спокойное, по-утреннему чуть прохладное, прилив хорошо прикрыл водой камни, так что прыгаю я без страха разбиться о рифы. Я вхожу в воду не гладко, а непрофессионально, поднимая брызги. Вода вокруг пенится, выталкивая меня на поверхность. Тело немедленно просыпается, охлаждается возбужденная, переполошенная жутким сновидением голова. Сложив ладони лодочкой, я сильно отталкиваюсь ногами: гребок, тишина, тело скользит вперед, еще гребок, опять тишина. Лицо, разумеется, опущено в воду, я никогда не понимала тех, кто плавает, держа голову над поверхностью.