Вилла «Инкогнито» - [66]

Дики был в маловменяемом состоянии, поэтому выскочил из дому, не спрятав сокровище, полученное им днем. Забрав у вдовы из селения хмонг пяток совсем мелких и неказистых рубинов, Дики уже собирался с ней распрощаться, но тут она, испуганно оглядевшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, вытащила из кармана сине-красный камень неслыханного размера и чистоты. Он поверить не мог, что она отдаст этот рубин ему – такую редкость положено было сдавать деревенским старейшинам, и при обычных обстоятельствах Дики ни за что бы его не принял. Как не сделал бы того, чего она ожидала от него в награду. Но данные обстоятельства вряд ли можно было считать обычными. Преодолеть стыд и отвращение он смог, напомнив себе про мисс Джинджер Свити и про то, каким унижениям постоянно подвергается эта чудесная девушка ради того, чтобы иметь возможность самой вершить свою судьбу.

В конце концов огромный рубин вернул Дики бодрость духа. Его доля от продажи позволила бы ему, а впоследствии и Лизе Ко, уехать далеко-далеко. Но теперь он ушел, бросив сокровище на столе, словно это был огрызок перца чили (или же осколок его собственного сердца).

Ему был необходим канатоходец. Увы, в доме мадам Пхом было темно и тихо.

Он помчался в дом ее кузенов. Те сидели ужинали, предложили и ему к ним присоединиться.

– Очень хороший там маак хунг.

Когда он сказал, что ему нужно на виллу «Инкогнито», они только засмеялись и напомнили ему, что уже вечер.

– В темноте по проволоке никто не ходит. Даже призрак папаши Пхома. – И снова засмеялись.

Конечно же, Дики прежде всего необходимо было успокоиться. Его уже однажды отвергли (помните Шарлин?), да он не был настолько хрупкой или зацикленной на себе натурой, чтобы мариновать себя в формалине затяжной депрессии. Но зеленый червь уже обвил ствол его мозга, и Дики не хотел тихо ждать, пока тот его ужалит. Ему не терпелось действовать, пускай действие будет поспешным, никчемным и ошибочным. Да, из школы кошмаров ему удалось сбежать, но в списках Купидоновой Академии Бессмысленной Мелодрамы его имя числилось до сих пор.

Возле ущелья было темно, начала подниматься луна – бледная и осунувшаяся, как лицо наркомана, но Дики не нужны были ни лампа, ни фонарик. Его глаза светились, как у лемура или у какого другого животного рода полуобезьян. Он встал на помост и смерил взглядом всю длину троса, отделявшего его от виллы «Инкогнито», где горели огни и где скорее всего происходило то, о чем он изо всех сил старался не думать.

Он простоял так минут десять, пытаясь себя отговорить, напоминал себе, что было, когда он последний, точнее, единственный раз перебирался по канату. Хотя человеческие особи по сути своей трусливы и под маской цивилизованности и образованности остаются такими же трусливыми, какими были, обитая в джунглях и пещерах, есть чувства, способные превратить черный пот страха в розовый лимонад. Не то чтобы у Дики не похолодело в животе, нет, он был вполне испуган, но его страх, равно как и его рассудок, получив меньшинство голосов, были сняты с повестки дня. Кроме того, его ведь всегда тянуло… не к высотам – к падению.

* * *

Он обхватил трос сначала правой ладонью, затем левой. Сталь была на ощупь столь же холодной и твердой, сколь жаркими и мятущимися были его мысли. Трос хоть и висел над почти бездонной пропастью, в нем было что-то основательное. Схватившись за него, Дики сразу же сосредоточился, собрался, успокоился. И уже не колебался ни секунды. Нет, наоборот: не успели его ноги оказаться рядом с помостом, там, где стояла некогда маленькая Ко Ко, – а в следующее мгновение они уже висели в воздухе.

И, перебирая руками, он отправился в путь. Над ущельем было довольно прохладно, тихо и покойно. Дики не помнил, когда он был вот так – один. Именно что не в одиночестве, а один, как будто во всей Вселенной существовал единственный сгустокжизни – он сам. Да, признаться, руки уже начали уставать, но он заметно продвинулся. Ночью передвигаться по канату куда проще. Первая рука пошла, потом вторая, и снова – первая.

И тут из тиковых зарослей наконец вылезла луна. Ее лучи накрыли его как сетью. В лунной паутине он казался себе огромным серебристым насекомым. «Господи, – подумал он (а об этом он уже сколько лет не думал), – видели бы меня сейчас каролинские ребятки!»

Трос стал провисать, и Дики понял, что приближается к середине. Но провисал он больше, чем раньше, а еще и трясся. Наверное, потому, что Дики за эти годы прибавил пару фунтов. Но не за счет мышечной массы – плечи заныли всерьез.

А трос провисал еще больше. И заколыхался так сильно, что очень трудно стало держаться. В Дики, как газировка в сифоне, поднялась паника. Он услышал шум – словно кто-то ругался и смеялся. Причем совсем рядом. Вытянув шею, Дики посмотрел вперед и в нескольких ярдах от себя увидел очертания человеческой фигуры. По спине побежали мурашки: Дики понял, что на канате он не один.

* * *

– Ба! Неужто это лейтенант Голдуайр?

– Стаблфилд? Да какого…

– Слушай, с такими встречами надо кончать.

– Стаблфилд! Что ты тут делаешь?

– Дышу свежим воздухом, мальчик мой, дышу свежим воздухом. О-о-о… И воздух осени свеж и прян. – Он действительно дышал свежим воздухом, причем с трудом. – А в тиши ночных часов / На крылах летучей мыши/ С каждым взмахом мчусь все выше.