Вилла «Амалия» - [37]

– Ничего страшного. Не беспокойтесь, – ответил тот.

– Как это «ничего»?

– Да что с ней все-таки? – настаивала Жюльетта.

– Ей просто пришла в голову какая-то музыкальная тема. Вам, Шарль, это должно быть понятно.

– Я никогда не сочинял музыку, – ответил я.

– И что же это значит? – спросила Жюльетта. – Куда она убежала? Неужели она так нас и бросит на весь вечер?

– Нет-нет. Просто сядет в нашу машину – там, у выхода, – запишет свою мысль, чтобы освободиться от нее, а потом придет обратно.

* * *

Зимой пиццерия на главной улице почти всегда пустовала. В глубине, за основным залом, находилось еще одно небольшое помещение, выходившее в сад; им пользовались главным образом, в августе. А зимой есть в нем не разрешалось, однако именно там я встретил, три дня спустя, Анну Хидден. Хозяйка заведения охотно согласилась подать нам туда чай и свои фирменные пирожные, при условии, что мы не будем курить. Тем не менее мы выкурили по одной или даже по паре сигареток, стоя и выпуская дым в приоткрытую форточку. Все полки в комнате были уставлены бутылками с местным оливковым маслом и лимонными сиропами. И еще здесь стояли два аквариума. В одном из них не было воды. Во втором копошились мелкие ракообразные и лихорадочно металась взад-вперед всякая рыбья мелюзга. Первый аквариум – тот, что без воды, – выглядел не так уж непривлекательно, по крайней мере в моих глазах: миниатюрная пустыня, серые камешки, спутанные засохшие водоросли, паутина, живые пауки. Его украшал тонкий бархатистый слой пыли. Мне очень нравился этот пустой стеклянный ящик. Он походил на пустыню смерти в фильме, который я предпочитаю реальному миру, ибо он говорит правду об этом мире: «Птицы».[10]

Здесь же стоял и музыкальный автомат; на наше счастье, он был сломан.

Пока мы там полдничали, явилась Жюльетта. И, решив сразу расставить все точки над i, посвятила Анну в нашу совместную жизнь.

– Я его больше не люблю. Мы уже почти расстались. Мы спим в разных комнатах. Я сплю в своей собственной комнате.

– Мне кажется, не следует так говорить – «моя комната», «собственная комната», – заявила Анна непререкаемым тоном. – Человеку нужна отдельная комната, не имеющая ничего общего с домом. Отдельное место, в стороне от гигантского человеческого муравейника.

– И от человеческой алчности, – добавил я.

– Вот я и нашла такое место, – продолжала Анна. – Нашла свою отдельную комнату, длинную комнату, выходящую прямо на море. Хотите ее увидеть?

– Да, – мгновенно ответила Жюльетта.

– Тогда я покажу вам то, что нашла. И Анна встала.

– Минутку, я только допью свой кофе, – сказал я. – Кто хочет еще кофе?

Без кофе я просто жить не мог. Лишь после пяти-шести чашек мое сердце при мысли о жизни начинало биться сильней.

– Делай что хочешь, но позволь уж и нам делать то, чего мы желаем! – провозгласила Жюльетта.

– Мне еще чашечку кофе покрепче, – сказал я хозяйке, стоявшей на пороге.

Жюльетта заказала графин местного белого вина, встала, подошла к Анне.

И начала разглаживать обеими ладонями ее лицо.

– Вам необходимо отдохнуть. У вас такой вид, словно вы с того света явились, – сказала она.

– Всегда приятно услышать такое, – бросила Анна Хидден.

– Я не то хотела сказать. У вас такой вид, словно вы явились не из Италии, а откуда-то еще.

– Вот это похоже на правду.

Но молодая женщина все не унималась.

– Откуда же у вас такое лицо?

Анна отвела от себя ее руки. Жюльетта резким движением налила себе холодного белого вина, выпила два бокала подряд. Потом женщины вышли. Я пошел за ними следом, успев до этого проглотить еще три чашки кофе.

Один эспрессо.

Потом ристретто.

Потом сукчинто.[11]

Такова была традиционная последовательность.

Мы поднялись по крутой тропе.

Я задремал в кресле.

Проснувшись, я обнаружил, что они сидят на надувном матрасе, оставленном на лужайке для Лены. Они провели там весь вечер, держась за руки и рассказывая друг дружке свою жизнь.

Глава II

Стены квартиры, которую я снимал на Траверса-Кампо, были тщательно выкрашены зятем владельца в красивый шелковисто-серый цвет. А панели, двери, ставни, стенные шкафы и радиаторы – в серый потемнее. Окна самой большой комнаты, с белыми вышитыми занавесями на серых подборах, смотрели на гору – когда ее не заволакивали облака. Жюльетта оккупировала комнату в глубине квартиры. В Италии она требовала, чтобы я звал ее Джулией, а иногда и Марией. Что ж, в таких райских местах все возможно. Она ведь была так молода и так хороша собой. А я сильно ее раздражал. Она находила, что это смертельно скучно – жить рядом с человеком, который непрерывно читает, а в качестве отдыха от чтения читает опять.

Звонок заставил меня вздрогнуть.

Я отложил книгу на стол.

Жюльетта, опередив меня, стремительно пронеслась к окну, распахнула его, облокотилась на белый деревянный подоконник. Она была еще не одета, но зато успела соорудить высокую прическу. Выглянув наружу, она с улыбкой повернулась ко мне.

– Это моя спасенная.

– Наша спасенная, – поправил я.

– Ну, я пошла.

– Куда это?

– Должна же я одеться!

Я вгляделся в лицо молодой женщины, с которой жил, которая меня ласкала. По правде говоря, мне никогда не удавалось разглядеть ее как следует – мешала тень, мешало солнце, мешал ее смех, мешала ее нагота, мешала ее живость, мешало ее существование, все мне мешало.