Викториум - [103]

Такие вот мрачные мысли гуляли в моей голове, пока я поднимался по лестнице в кабинет фон Бергенгрюна. Оказывается, ступенек на ней никак не меньше сотни. Я рассеянно считал их, размеренно поднимаясь наверх.

Скрипящий многочисленными протезами Рыбаков без вопросов пропустил меня в кабинет Бергенгрюна. Начальник нашей экспедиции сидел за столом. Однако делать вид, что я оторвал его от важных дел, не стал. Кроме него в кабинете присутствовал еще один высокий чин из Жандармского корпуса. Но понять, кто именно, я не мог. Он стоял, отвернувшись от меня, — лицом к окну. Разглядывая что-то на улице. Руки в белых перчатках сложены за спиной.

— И что же вы принесли мне в этом бюваре, ротмистр, — пренебрегая приветствиями, сказал мне Бергенгрюн. — Дайте-ка угадаю, рапорт об отставке, верно?

Он поднялся на ноги и протянул мне руку. Я вложил в металлические пальцы бювар. Граф быстро расстегнул его. Вынул рапорт. Пробежал его глазами. Положил на стол перед собой.

— А вы понимаете, ротмистр, — произнес после недолгой паузы, — что вы натворили намедни? Гляжу, совсем не понимаете. Вы столько козырей вложили в руку Лорис-Меликову, что он на вас молиться должен теперь. Какую отличную службу вы ему сослужили. И всего-то двумя словами. А я еще рекомендовал вас, ротмистр, Александру Романовичу для высочайшей аудиенции. Считал вас рассудительным молодым человеком. Думал, что такой не подведет. А теперь Лорис-Меликов забрасывает канцелярию письмами с требованием закрытия всех отделений, кроме первого. За полной ненадобностью. Всю власть хочет себе перетянуть. И государь к нему прислушивается, ротмистр. Сейчас же особенно сильно прислушивается. Скоро все мы по вашей милости на улице останемся. — Бергенгрюн перевел дух и продолжил выговаривать мне, будто нашкодившему гимназисту, который не понимает далеко идущих последствий своих действий и слов. И до некоторой степени так оно и было. — А, кроме того, вы какую подножку подставили своим товарищам по Таврии? Генералу Радонежскому. Инженеру Перфильевой. Вот напомнят они государю о своем «Святогоре». О том, что его пора бы и в серию пускать. Или улучшать. Достанет он ваш рапорт, ротмистр, и увидит, кто его написал. Ба! Да это же тот пострел с турецкой цацкой на шлеме! И — все! Из-за цацки вашей боевую машину могут на корню прикрыть.

Я почувствовал, что мои щеки начинают гореть. Никогда еще со мной такого не случалось, наверное, с гимназических времен. В училище во время подобных выговоров я ощущал себя, скорее, вольнодумцем, противящимся грубой системе, что пытается сломить меня. Этаким Самсоном современности. Сейчас же ничего подобного не было и в помине.

— Вот что вы умеете делать отлично, граф, — раздался спокойный голос от окна. О втором человеке в кабинете я, признаться, даже забыл, — так это устраивать разносы. По всей форме, как говорится. Думаю, довольно будет с ротмистра. Он и так уже красный стоит, будто девица.

Высокий чин отвернулся от окна. Им оказался сам Александр Романович Дрентельн.

— Признаюсь, заставили вы меня, старика, понервничать намедни, — сказал он. — А после голову поломать, что же с вами делать теперь.

— Так что же, — осмелился подать голос я, — мне теперь — в Сибирь.

— В нее матушку, — кивнул Дрентельн. И в тот миг у меня внутри все похолодело. — Надзирать будете за исправившимися каторжанами в Усть-Куте. Знаете, где это? — Я молча покачал головой. — Далеко от столицы. Но это официально вы будете числиться там. А на самом деле вас, ротмистр, переводят в экспедицию без номера. Ее у нас еще принято называть Иностранной экспедицией. Мне кажется, что она для вас подходит как нельзя лучше. Да и начальник ее — Сергей Иволгин — очень хорошо отзывался о вас и просил перевести в свою экспедицию. Как и покойного князя Амилахвари.

Я так и замер столпом соляным, не понимая, радоваться мне или, может быть, настоять на отставке. По мне ли такие дела, как в Леванте? По мне ли такая жизнь, как была у меня несколько последних месяцев? И какой-то противный голосок в душе говорил, что — да. Только такая жизнь и по мне. Никогда мне не вернуться к перекладыванию бумажек со стола на стол в чиновном Петербурге.

Потому что я такой же авантюрист, как был покойный князь Амилахвари. И мне по душе только жизнь, полная самых безумных приключений и авантюр. Достойных пера бульварных романистов.

Я коротко кивнул обоим высоким чинам нашего отделения. Щелкнул каблуками. И вышел из кабинета фон Бергенгрюна.

В приемной меня уже ждал знакомый молодой человек в коричневом костюме. Рядом с ним лежал неизменный котелок. А у ног примостился вместительный саквояж.

Он поднялся на ноги и протянул мне руку для приветствия:

— Поздравляю с переводом, — четко произнес он. — Спокойной работы не обещаю, но уж вспомнить на старости будет о чем. Если, конечно, мы с вами до этой старости доживем. А шансы, откровенно говоря, невелики.

Я улыбнулся ему в ответ. Не просто вежливо, а вполне искренне. И вместе мы покинули приемную графа.

Как бы банально это ни прозвучало, мы отправлялись навстречу приключениям. Я это отлично чувствовал. Скучать в ближайшие годы мне точно не придется.