Виктор Вавич - [211]

Гуррах! гуррах! — мостик.

И рука дернула ручку крана и не чуяла, как рвался шпагат. Зашумело, завизжало под низом. Осаживало поезд. Надо в коридор. Офицер шагает к той площадке. Выскакивают из купе.

— Что такое? Что?

Уж много народу в коридоре. Надо к офицеру. Фу, дыхания мало. Ну, все равно, все взволнованы, дама в дверях купе, девочку схватила за руки. Почему-то все к той площадке — проводник вон проталкивается к этой, где кран. Успеть можно. И уж на площадке и уж быстро, молнией, рука толкнула ручку крана на место, стоя, как была. Уже толпа на площадке. Трудно выбиться туда, к офицеру. Поезд стоит, кажется.

— Господа? Пропустите, не толпитесь в тамбуре, — и проводник с фонарем над головами тискается к дверям.

И вдруг окрик, резкий, оттуда, снаружи, из темноты. И все равно слышен за говором и через дверь — командный:

— Не выходить никому. Стрелять будем. За сопротивление взорвем поезд!

И сразу все смолкли на площадке. И слышны крики за дверью, там на воле голоса:

— Пятый сюда!

И вдруг крик возник в коридоре.

— Да что за сволочь! Непременно буду стрелять!

Санька рванулся в коридор.

Офицер колотил ногой в дверь купе. Две дамы хватали его за руки.

— Умоляю! Они взорвут! У меня ребенок! — И девочкин крик поверх голосов. Какой-то мужчина кричит:

— Вы не один, вы не имеете права! Не отпирайте, не отпирайте купе.

Уже плотная толпа сперла офицера. Офицер, красный, кричит, ревет:

— Проводник! Проводник!

«Не пустят, не пустят проводника, и все равно там защелка».

— Шинель мою подайте! — офицер локтями расталкивает пассажиров.

— У него револьвер в шинели, — кричит кто-то впереди Саньки. — Вы никакого права…

Нет проводника, не идет. Санька прошел на площадку. Проводника не было. И от дверей все отсунулись.

— О! Слыхали — два выстрела, — шепотом сказал пассажир возле Саньки и осторожно приподнял палец. — Господа, — громче сказал уже, — лучше сядем по своим местам.

Санька прошел в свое купе. Дама прижимала девочку, бледная, жала ее изо всех сил.

— Они будут ходить по вагонам. Ничего, ничего, золотце мое, они нас не тронут, они не трогают девочек, солнышко мое.

— Нет, нет, не будут, — вдруг заговорил Санька, он гладил спину девочки, — не будут, милая.

— Вот и дядя говорит — дядя не даст девочку.

Девочка всхлипывала и вздергивала плечами.

— Не дам, не дам, — и Санька боялся дальше говорить, голос сбивался, рвался, подпрыгивал, еще пустить себя прятаться за эту девочку, и тогда все, все лопнет. Санька слушал, существом ловил звуки снаружи.

Рядом с дверью толпились мужчины, и кто-то повторил хрипло:

— Мы вам не позволим… не позволим. Пожалуйста, арестуйте… Потом, пожалуйста… Пожалуйста…

Санька вышел в проход, к площадке. Прежний пассажир перегородил рукой.

— Не ходите, — шептал он с дрожью, — ей-богу, все может быть. В уборную? Кажется, занято.

Скорей, скорей! Санька боялся, что еще минута, полторы, и не выдержит, откроет дверь и ноги унесут вон, дальше, дальше.

— Ломают, ломают. Железо, — шептал пассажир. — Дайте папироску, не знаю, не знаю, где свои дел. Ух! — перевел дух пассажир.

Вдруг Санька услыхал тонкий свист — долгий и потом отрывисто. И в вагоне погас свет.

«Уходят! Как, как теперь?» — Санька ходил на ощупь по кусочку коридора, от офицера до пожилого пассажира — он прошел одиннадцать раз.

— Да я в уборную! — и Санька прошел мимо пожилого. Уборная была заперта. Санька вышел в тамбур.

— Псс! Псс! — звал пассажир. — Не зажигайте спичек. Вы дальше от окна, — он кричал осиплым шепотом.

— А может, никого уж нет, — сказал Санька, проклятый голос становился как свой, прежний. Открыл наружную дверь. Он слышал, как завозил ногами вслед за ним пассажир. Санька спрыгнул со ступеньки. Темной стеной стоял поезд, и только впереди у паровоза краснела земля.

«Вот оно какое!» — Санька глядел, как молчал черный поезд в степи. Готово — и возврата нет. И вдруг страх ворвался сразу во все суставы. Саньку ноги дергали с места.

— А ведь в самом деле, черт его… — Санька узнал голос офицера — он грузно прыгнул на насыпь. — Вы здесь?

— Тише, — шептал Санька. Он слышал, как над ним в дверях вполголоса говорили:

— Я все равно не поеду, я пешком назад пойду, все равно черт знает что.

— Да тише! Христа ради.

Вдоль поезда двигался фонарь.

Санька видел, как в темноте офицер нагнулся, шагнул за буфера. Наверху хлопнули дверью. Санька отошел несколько шагов под откос. Стало видно, что идет проводник с фонарем.

— Фу! Мы думали, они! — крикнул офицер.

— Мы думали — они! — говорил Санька — пусть голос дрожит, у всех дрожит.

— Проводник! — кричал офицер.

Пассажиры начали спрыгивать и сразу кучей голосов, охрипших, сбивчивых, хлынули на проводника. В других вагонах хлопали двери. Санька несколько секунд потолкался и сделал два больших шага в темноту. Он делал их легко по прелой траве и вот быстро, быстрее, и отдал ноги страху, и страх нес его по степи вдаль, все равно, дальше, дальше.

В два часа ночи Санька, уже в студенческой форме, тыкал ключом в парадную дверь, не попадал, пошатывался — очень кстати и шатает, как из кабака приплелся, — Санька оглядывал улицу, пока вертел ключом. Ночной сторож мирно шагал по пустой мостовой. Сторож поровнялся, взглянул, повернул назад.