Виктор Вавич - [171]

— Слушаю, Московский. Ничего! Так точно, ничего, — злым напруженным голосом сказал пристав, и слышно было — кинул трубку на крючок.

— Непонятно, — шепнул Глушков, обвел других глазами. Поглядел на Воронина.

Воронин по-прежнему глядел, насупясь, в стол.

— А я вот слышал, господа, — говорил тихонько Глушков и повернул головку к Вавичу.

Вавич небрежно бросил взглядом и снова в окошко.

— Тут прибежал один исправник из — ского уезда, прямо в свитке в мужицкой, — совсем шепотом сказал Глушков, — в шапке бараньей, такое, говорит, у них…

— Стой! — вдруг крикнул Воронин. — Герасименко, сходи, проверь у ворот и туда… на углу.

Городовой вышел.

— При ком говоришь! — повернулся Воронин к Глушкову, и Вавич увидел, что уж не мятой подушкой глядит лицо у Воронина, а булыжниками пошло, и глаза прицелились из-за серых скул. — Балда! — крикнул Воронин. Глушков вытянул всю шею из воротника, повернул голову, и вздрагивала фуражка. — С исправником с твоим, с дураком. Страхи распускать!

— Он… ей-богу… — запинался Глушков, — ей-богу, удрал. Верно: дурак.

— И кто болтает, тоже! — притопнул ногой Воронин.

— Ну, когда, — говорил Глушков и поворачивался ко всем, — когда… прямо весь народ перебунтовался, жгут и бьют. Все стражники эти… уездные… Одним словом, урядники, кто куда. А те в дреколья. И на город, говорят, пойдем. И прут, говорит, прут, прямо…

Воронин вскочил со стула и хлопнул с размаху Глушкова по лицу. Глушков повалился вместе со стулом, уцепился за барьер.

— Вон! — крикнул Воронин. — Вон, сволочь! Свистун! Паршивец!

Глушков быстро прошел в дверь.

Воронин стоял, дышал на всю дежурную, ворочал глазами по лицам. Вавич стоял, сдвинул брови — строго, серьезно глядел в лицо Воронину.

— К чертовой суке-бабушке! — Воронин всем духом плюнул перед собою и вышел в двери. Дверь с размаху хлопнула как выстрел и дрожала, тряслась.

Виктор прошел мимо барьера. Надзиратели провожали его глазами. Все молчали. Виктор ходил из канцелярии в дежурную и назад, заложил за борт руку. Часы в канцелярии пробили пять. Вернулся городовой, стал у дверей.

— Ну что? — спросил тихо Виктор.

— По местам усе… И стрельба на манер больше от Слободки… Редкая совсем.

— Редкая? — и Виктор сделал деловое лицо и дернул дверь.

— А дежурный кто же? — в голос спросили оба надзирателя.

— Я ведь уж не здешний, — сказал Виктор спокойной нотой. — Я ведь, собственно, в Соборном. — Он еще глядел, как подняли они брови, вскинули головами, и повернулся в дверь.

Виктор вышел на крыльцо, постоял — оправлял портупею и не спеша спустился со ступенек. Размеренным шагом пошел по панели в тень улицы. Отошел квартал. «В Соборный, что ли? Сеньковского вызвать?» — помотал головой и быстро зашагал по пустой улице. Стекла мутно отсвечивали в домах и будто тайком провожали глазами Виктора.

— Наплевать! Наплевать! — шептал Виктор. Он завернул за угол, вот сейчас маленькое крылечко — номера. Виктор дробно тыкал в кнопку, в звонок. И сейчас же замелькал, зашмыгал свет стеклом двери. Заспанная рожа секунду присматривалась, и заторопился, завертелся ключ. «Пожалуйте-с!» — и глядит испуганно, ждет. Виктор выдержал секунду, обмерил взглядом.

— Швейцар?

— Так точно! — и лампа подрагивает в руке.

— Без прописки не пускаешь? Смотри! Да, «никак нет», а потом… А ну, давай номер! Без клопов мне, гляди.

Швейцар, в пальто поверх белья, схватил с доски ключ.

— Пройдемте-с.

Две свечи разгорались на крашеном трюмо. Швейцар побежал за бельем. Виктор глянул на себя в зеркало — бочком поглядел. «Недаром струсил — есть что-то», — и еще нажал глазом искоса. Подошел ближе. Попробовал рукой подбородок. Швейцар заправлял подушку в свежую наволочку.

— Разбудишь завтра в девять. Цирюльник когда открывает? В десятом? Ну, проваливай.

— Барышню не прислать? — шепотом спросил швейцар.

— С барышнями тут, дурак! Проваливай, марш!

Виктор стал раздеваться. Полез в шинель: в кармане браунинг, положить под подушку — черт ведь их знает! — и вдруг бумажка: «Ах да! Грунина».

Виктор, нахмуренный, с приоткрытым ртом подошел к свече.

«Витенька, страх боюсь, пришли весточку с городовым». Карандашом синим, наспех. Виктор скомкал в шарик бумажку, швырнул в сухую чернильницу на столе. Завернулся в одеяло, с силой дунул в свечку. Через минуту встал, нашарил спички, — и пока разгоралась свеча, подбежал к столу, достал из чернильницы комочек и босиком прошлепал к вешалке — сунул в шинель.

«И тревожить не к чему — спит уж, поди. Какие тут весточки? Шестой час! А в двенадцать быть — это все равно как приказ».

Виктор повернулся на бок, натянул на голову одеяло. «Зубки! Мало что зубки, а, может быть, просто дело. Насчет Соборного и еще там черт знает чего… тайного даже…» — Виктор нахмурил брови и зажал глаза.

Вавич вышел из парикмахерской, и сырой ветер холодил свежевыбритый подбородок, повернул на ходу поясницей, ладно в талии облегал казакин. Как в дорогом футляре нес себя Виктор. Ботфорты — уж перестарался швейцар — вспыхивают на шагу. Отсыреют дорогой. «Ведь пошлет еще, того гляди, Фроську в участок справляться. Оттуда в Соборный еще эту дуру погонят. Послать, может быть!» Виктор поддал ходу — на углу против собора всегда толкутся посыльные, застать бы хоть одного дурака. Виктор зашел в ворота, быстро достал из портфеля клок бумаги.