Виктор Вавич - [114]

— Коля!

Коля дернулся головой и, приоткрыв рот, глядел и не мог сразу узнать: в трех шагах поверх кустов смотрел на него улыбаясь высокий человек.

— Коля! Ты что ж тут делаешь? Без герба?

Башкин прямо через кусты, без дорожки продирался к Коле.

А вы?

Коля скорей спрятал руку, которой крестился, в карман, отвернул вбок голову и в сторону, прочь от Башкина, криво улыбался и говорил все:

— Здрассте… здрассте…

А Башкин уже шлепал калошами рядом и громко говорил смеющимся голосом:

— Что ж ты, не узнаешь? Я же знаю, что казну правишь. Правда, ведь казну правишь? — И положил руку на все плечо и наклонился и лезет в лицо заглянуть. И если сейчас скажет, что видел, как крестился, то сейчас же надо бежать вон, куда попало, через кусты, под откос со всей силы. — Коля, да милый мой, — говорил Башкин и совсем наклонился к уху, — да ведь я сам казну справлял. Когда уж в восьмом классе даже был. Ей-богу. Что ж такое? Я не скажу, честное тебе слово даю, не скажу, — весело говорил Башкин, — вот провались я в эту лужу с головой. Идем на скамейку сядем, — и Башкин совсем как товарищ тянул Колю за рукав к скамейке. — Садись, дружище. Я сейчас тоже, знаешь, казну правлю. Верно тебе говорю.

Коля взглянул на Башкина.

— Нет, верное слово, казну… Я, может быть, тебе расскажу, как. А ты чего сегодня испугался? Латинского?

Башкин сидел совсем рядом и сделал заботливое, серьезное лицо и старался заглянуть Коле под спущенный козырек.

— Латинский я прямо как русский.

— Так чего же? Ну, значит, письменный ответ сегодня? Да? Письменный? Я угадал, конечно. По арифметике? Да? Я помню, я тоже так из-за арифметики сидел… все пять часов на морозе… в будочке в одной. До сих пор помню. Нет, в самом деле. В сто раз хуже, чем в классе. Верно?

Коля молчал и глядел в лужицу перед собой.

— Слушай, Коля, — Башкин просящим голосом заговорил, — слушай, тут же тоска, тут же вешаться только можно в такую погоду, предать праведника и повесить вот на этом мокром суку. Пойдем, знаешь, сейчас ко мне, и я тебе по арифметике все объясню. И потом будешь ко мне приходить. Я ведь знаю, папа платить не может теперь, ну, ты будешь говорить, что ко мне в гости. Я сам зайду и попрошу, чтоб тебя пускали ко мне в гости. Почему же? Как товарищи.

Коля глядел теперь на Башкина, вглядывался, но все молчал.

— Ну почему же?.. Если я очень прошу. А ты нацепи сейчас герб. В кармане, небось? — Башкин запустил руку в Колин карман и вытащил оттуда Колину руку с зажатым гербом.

— Давай, сейчас все устроим! — говорил весело Башкин. — Эх, что там! Раз и два, — он снял с Коли фуражку и очень ловко нашпилил на место герб. — Ты со мной не бойся, со мной никто не посмеет. Скажу — воспитатель, и сам я не пустил тебя. Вот и все. Где ранец? Давай его сюда! Смело, чего там! Ранец давай мне. На углу купим газету, завернем ранец и айда ко мне, чай будем пить. А потом домой пойдем к тебе вместе, я скажу, что встретил и затащил к себе. Пусть меня ругают. Идем!

Башкин схватил ранец, дернул Колю за руку и, перегнувшись вперед, зашагал саженным раскидистым шагом. Коля чуть не бежал рядом.

— Пошли ходом! — кричал Башкин. — Побежали! — и он зашлепал громадными калошами по лужам аллеи, волок за руку Колю.

— Я тебя так выучу, — говорил Башкин на улице, — что ты, брат, знаешь! Первым учеником будешь. Не то что казну, а козликом, прямо козликом будешь в гимназию бегать. Прямо, чтоб время провести. Как в гости. Честное тебе слово даю! Хочешь?

— Хочу, — сказал Коля. — Только зачем вам…

— А брось! Зачем, зачем! Что, я не могу тебя любить? А? — и Башкин шире замахал ногами. — Что, я не имею права любить? Я желаю любить, и к черту все. Все делают пакости и все имеют право! Пра-во! Любить!

Башкин вдруг умерил шаг.

— Ты на товарищей доносил? А? Хоть раз? — наклонился он к Коле. — Ну, хоть немножечко? Не прямо, а боком как-нибудь?

Коля поглядел в лицо Башкину и потом задумался, глядя под ноги.

Башкин совсем остановился среди тротуара, и Коля чувствовал, как он глядел сверху на Колино темя.

Коля покачал головой.

— Нет? — крикнул Башкин, присев.

— Нет.

— Ну хорошо, — снова зашагал Башкин, — а если б ты увидел, что товарищ крадет книги у твоего друга, ну прямо вор, а он сильней всех, и вы все ничего с ним не можете сделать. А другу твоему дома попадет. Думают, что он продает книги и конфеты покупает. И его бьют дома за это, избивают. Так вот как же? Ты покрывать вора будешь?

— Тогда уж всем классом, — сказал Коля.

— Все-таки донесете? — крикнул Башкин и сразу стал, топнув.

— Скажем, — ответил в пол Коля.

— Ну хорошо. А если так — я бы тебе сказал: Коля, я тебе скажу тайну, не выдай меня. Тебе можно сказать, не выдашь? Ну вот, говоришь — не выдашь, хорошо. А я тебе говорю: я твою маму этой ночью приду и зарежу! Ну? Ах, стой, мы прошли.

Башкин круто повернул назад, толкнул стеклянную парадную дверь.

На лестнице было совсем тихо после улицы. Башкин мягко ступал мокрыми калошами по мраморным ступенькам, он шел, наклонясь вперед, и лицо его было вровень с Колиным.

— Ну? — спросил Башкин, глубоко дыша. — Донес бы? На меня вот донес бы? Ну, папе сказал бы, все равно. А? Сказал бы?