Виктор Тихонов творец «Красной машины». КГБ играет в хоккей - [33]

— Значит, ты в Москве не в хоккей играешь, а за место под солнцем борешься?

— Одно другого не исключает.

— Но, судя по тому, что о тебе сегодня пишут, эта борьба складывается не в твою пользу.

— Да разве можно судить по одной статье. Сегодня так пишут, а завтра по-другому.

— Ты, видно, Борис ничего не понимаешь. Те регалии, которые ты до этого завоевал, были авансом, который надо было отрабатывать. Причем в поте лица. А ты, видимо, посчитал, что пахать уже не надо — мол, уже всего достиг. Тебе фамилия Никифоров о чем-нибудь говорит?

Александров пожал плечами.

— Виктор Никифоров, он, кстати, и здесь, в Усть-Каменогорске, успел тренером поработать. А в конце 50-х это был очень известный нападающий, играл сначала в ЦДКА, потом в московском «Динамо». В 1956 году стал олимпийским чемпионом, причем самым молодым в команде. Однако звания заслуженного мастера спорта ему не присвоили из-за постоянных нарушений режима. Среди советских хоккеистов, олимпийских чемпионов, он был один такой. Пока не появился ты. Тебя ведь тоже с этим званием «прокатили», хотя в прошлом году ты выиграл Олимпиаду в Инсбруке. Так вот, Никифоров так и не смог справиться с соблазнами и закончил карьеру в 29 лет. Ты рискуешь пойти по его стопам, если вовремя не одумаешься.

— Жалко, конечно, Никифорова, но я — не он, — продолжал гнуть свою линию Александров. — Перед Гуреевым я извинился, выводы сделал. К тому же, Локтев ко мне хорошо относится, я ему нужен.

— Что выводы сделал, это хорошо. Главное, чтобы эти выводы были правильными.

— О чем это вы?

— О том, что ты даже в нашем разговоре причину своих неприятностей ищешь в обстоятельствах, а не в себе самом. В тебе самом корень всех проблем, пойми это.

— И что вы предлагаете?

— Признать свои ошибки и начать их исправлять. Впрячься в лямку и пахать так, как до этого еще не пахал.

— Да я уже четыре года в Москве пашу, как проклятый. Пусть молодые теперь пашут, а я отдохнуть хочу — заслужил. А что до статьи… Так любое упоминание в газете хорошо, кроме некролога.

— Я же говорю, Борис, что ты ничего не понял. Ты только на пути к вершине, а думаешь, что уже ее достиг. Корона на голове не жмет?

— Не думал я, что наш разговор будет именно таким, — в голосе Александрова слышалась обида.

— А ты хотел, чтобы я тебе комплименты раздавал? Я хоть и бывший твой тренер, но все равно — тренер. И могу говорить с тобой прямо, невзирая на то, нравится тебе это или нет. Правда — она еще никому не навредила. Надеюсь, со временем ты и сам это поймешь. А сейчас извини, мне на тренировку пора.

И тренер первым протянул своему ученику ладонь для прощального рукопожатия.

Когда Алан и Анжела вышли к Александрову, от них не укрылось, что их приятель стоит обескураженный.

— Судя по твоему лицу, разговор был резкий? — догадался о причинах перемены в настроении своего друга Алан.

— Более чем, — ответил Александров.

— Ему можно, он же тебе почти как отец, — попытался успокоить друга Алан.

— Отец бы мне таких вещей никогда не сказал.

— Может быть, зря? — подала голос Анжела.

— Что, значит, зря? — все то раздражение, которое накапливалось в Александрове во время разговора с тренером, теперь вырывалось наружу. — Ты что себе позволяешь?

— Я просто пытаюсь объяснить, что отец должен не только хвалить своего сына, но и иногда ставить его на место, — глядя в глаза собеседнику, ответила Анжела.

— А тебя кто-нибудь просил это объяснять? Куда ты лезешь со своими советами?

— Борис, не заводись, — Алан попытался успокоить друга и даже положил ему руку на плечо. Но Александров резким движением сбросил его ладонь и заявил:

— Ты не меня должен успокаивать, а вот эту фифу московскую. Возомнила о себе черт знает что и советы раздает.

— Она же из лучших побуждений.

— Пусть засунет свои убеждения знаешь куда? А ты тоже, друг называешься — меня на бабу променял. Может, планы на нее какие имеешь?

Алан подался всем телом вперед, но Анжела успела схватить его за руку.

— Ну и гад же ты, Борька, — процедил сквозь зубы Алан.

— От гада слышу, — ответил другу Александров, развернулся и зашагал в обратную от них сторону — к своему дому, который находился в нескольких минутах неспешного хода.

Когда его фигура скрылась за поворотом, Алан повернулся к девушке:

— Вы не обижайтесь на него, это все на почве треклятой статьи.

— Предлагаете мне забыть произошедшее и, как ни в чем не бывало, продолжить наше общение? Вы бы как на моем месте поступили?

Алан пожал плечами, понимая, что его друг отойдет еще не скоро — он-то его хорошо знал.

— Вот и я о том же. Поэтому сделайте одолжение Алан — отвезите меня, пожалуйста, в аэропорт.

11 февраля 1977 года, пятница, Рига, Латвийская ССР, квартира Тихоновых

Виктор Тихонов проснулся утром не от привычного звона будильника, а от ласкового обращения «Витюша, вставай», которое слетело с губ его жены Татьяны. Взглянув на часы, стоявшие на прикроватной столике, Тихонов увидел, что они показывают одиннадцать часов утра. То есть, он пропустил и свою регулярную утреннюю пробежку, и начало утренней тренировки рижского «Динамо». Такого с ним еще не бывало. Но и повод для того, чтобы проспать, у тренера был уважительный. Вчера вернулся с соревнований в Минске его сын Василий и они почти до трех часов ночи разбирали игру «Латвияс берз», где играл Тихонов-младший. Команда заняла второе место, вот отец с сыном и пытались вместе понять, из-за чего это произошло. Татьяна несколько раз пыталась уложить их спать, сетуя на то, что у Тихонова-старшего завтра будет важный матч с московским «Динамо», но все ее уговоры оказались тщетными. Вот тогда она незаметно и отключила будильник, чтобы муж успел выспаться. А утром позвонила второму тренеру Эвальду Грабовскому и попросила начать тренировку без мужа. И теперь, сидя на краю постели и приходя в себя, Тихонов поймал себя на мысли, что не может сердиться на свою вторую половину. Если для него всегда на первом месте стоял хоккей, то она в первую очередь думала о благополучии своих близких — мужа и сына.