Виктор Лягин. Подвиг разведчика - [126]

.

О чем же Мария Семеновна хотела разговаривать? Предательница, агент гестапо, которая «сдала» и Гавриленко, и Лягина, — не оправдываться же она пришла, мол, я этого не хотела, ничего личного, так случайно получилось, и вообще, «в этой проклятой гестапе меня не так поняли»! Значит, были какие-то иные темы, что-то совсем другое, о чем она хотела поговорить. Знать бы о чем!

Сама Мария Семеновна на допросе в НКВД так подвела итог своим отношениям и контактам с Виктором Лягиным:

«Последняя встреча с КОРНЕВЫМ у меня состоялась в январе месяце 1943 года в здании “СД”, куда я была вызвана для изобличения его на очной ставке по всем известным мне в отношении его вышеизложенным материалам. Должна заявить следствию, что КОРНЕВ на очной ставке со мной ни в чем не признал себя виновным, а на мое предложение рассказать все так, как было, с презрением посмотрел мне в глаза и отказался разговаривать. О дальнейшей судьбе КОРНЕВА мне ничего не известно»^{239}.

Опять-таки, знать бы, что означает это «рассказать, как было»! Но…

Закрывая эту тему — все равно нам в ней не разобраться, — мы констатируем, что были, значит, все-таки какие-то личные моменты, связывавшие Марию Любченко как с семьей Дукарт, так и непосредственно с Виктором Лягиным, но мы о том вряд ли уже узнаем. (К сожалению, ее следственное дело ныне покоится в недостижимом для нас зарубежном — украинском — архиве, да и что в этом деле есть реально — большой вопрос.)

Ну что ж, тогда обратимся к трагической судьбе Григория Гавриленко, с которой — и опять-таки, к сожалению! — тоже понятно далеко не всё. Но для начала вспомним человеконенавистнический приказ начальника штаба ОКХ, подписанный фельдмаршалом Кейтелем: «Следует учитывать, что на указанных территориях человеческая жизнь ничего не стоит, и устрашающее воздействие может быть достигнуто только необычайной жестокостью»^{240}.

Можно сказать, что несчастный Гавриленко попал под этот приказ.

Свидетельства людей, видевших его в тюрьме, приведены в книге Геннадия Лисова:

«Когда я увидела Гришу в следующий раз, ужаснулась: это уже был не человек. Лицо зеленое, фиолетовое, желтое. Вся грудь черная. А вместо рук торчат бесформенные кости. Они ему все суставы размозжили. Мясо на ногах спекшееся — электроплиткой палили», — рассказывала учительница Зинаида Кузьминична Дзюрилова, хозяйка конспиративной квартиры.

«Они Гришу фактически убили на третий день пыток, — вспоминала Галина Келем. — В камеру приволакивали бездыханный труп и швыряли его на цементный пол. Мороз доходил до двадцати градусов, и от холода эта бесформенная масса начинала оживать, корчиться, как горящая бумага. Кровавая щель на месте рта растворялась и слышался хрип»^{241}.

Есть еще показания квартирной хозяйки Гавриленко Елены Васильевны Листровой: «У Григория была снята кожа с рук, на спине и груди были вырезаны звезды. Глаз выбит. Лицо распухло. Он не мог стоять…»

Согласитесь, подобного кошмара не придумать — по крайней мере нормальному человеку, а не какому-нибудь автору лихих современных триллеров. Но здесь у нас, повторяем, задокументированные рассказы очевидцев, людей совершенно адекватных и вряд ли склонных к творческим фантазиям.

Однако еще страшнее оказалась «посмертная судьба» Григория Гавриленко. Обратимся все к той же «Докладной записке» — к тому ее фрагменту, что, как мы говорили, вызывает у нас сомнение. Вот к какому выводу пришел следователь НКГБ в 1944 году:

«Будучи арестованным, Гавриленко не выдержал примененных к нему пыток, рассказал о деятельности резидентуры и выдал остальных товарищей. В результате 11 февраля 1943 года были арестованы Плохова Е., Молчанов Б., Пономаренко В. (радисты), 13 февраля Соколов, Улезько, Коваленко и Соломин, а 13 мая 1943 года Дзюрилова (содержательница явочной квартиры). Из состава резидентуры <не> были арестованы Николаев А., который скрывался в это время в Херсоне, Луценко, который был направлен через линию фронта в 1942 году для установления связи с Центром, и Свидерский, направленный Лягиным В. А. в помощь подпольной организации в совхоз Шевченко. Активный участник резидентуры Сидорчук А. П. погиб при выполнении задания по взрыву в торговом порту в ноябре 1942 года».

На какие документы опирался в данном случае следователь, мы не знаем. Вполне возможно, вывод был сделан скоропалительно и без достаточных на то оснований, так как требовалось поскорее «найти виновного» — а тут как раз человек, взятый первым и при достаточно туманных обстоятельствах. Отсюда и следовал более или менее логичный вывод, что раз он оказался первым, то, значит, всех остальных выдавал он.

В «Докладной записке» описан даже следующий эпизод:

«Не добившись показаний от ЛЯГИНА В. А., гестаповцы устроили ему очную ставку с Гавриленко, который указал на ЛЯГИНА В. А. как на руководителя всего Николаевского подполья. ЛЯГИН В. А. в присутствии следователей гестапо ударил ГАВРИЛЕНКО, назвав его провокатором, но не сознался».

Впечатляет? Еще как! Психологический поединок: мужественный герой и жалкий, растерявшийся предатель.

Но тут возникает вопрос: откуда следователь НКГБ получил эту информацию? Протоколов очной ставки нет, ее участники — скажем, заглядывая вперед, — расстреляны вместе. Кому-то рассказал Лягин? Возможно. Но — кому, кто смог бы вынести эту информацию за пределы тюрьмы?