Виктор Иванов - [17]

Шрифт
Интервал

Духом человеческой солидарности проникнуто содержание одной из последних картин художника Вытаскивают лодку на безопасное место (2000). На первый взгляд, ее сюжет не выходит за рамки обыденной практики и, судя по названию, не может претендовать на значение вневременного, универсального опыта. И в самом деле, какой особый тематический смысл могут вмещать действия обычных деревенских женщин, спасающих лодку от капризов природы? Обозревая внушительное по размерам полотно, чуткий зритель уловит насыщенный эмоциональный осадок, который остается в сознании после знакомства с внешне простыми образами и незатейливой ситуацией, собравшей их вместе на бугристом берегу Оки там, где прошла почти вся жизнь самого художника.

Ледоход. 1987

Рязанский областной художественный музей


Есть что-то вселяющее надежду в согласованных переживаниях и движениях участниц сцены, в цельной, уравновешенной композиции, в подборе сдержанных, но лишенных сумрачности цветовых гармоний. Он уверен, что, как бы противоречиво ни складывалась судьба его любимой Родины, необходимость возьмет свое, существующие проблемы и трудности будут решены в интересах России при самом активном и решающем участии народных масс. Художник не сомневается в больших нравственных ресурсах и творческих потенциях народа, но при этом испытывает естественное опасение за судьбу близких ему людей в стремительно меняющемся мире. Начиная с 1970-х годов на его произведения ложится тень мучительных вопросов, тягостных раздумий. В драматически напряженном звучании их колорита, в изломах и угловатостях формы, несколько отрывистой пространственной тектонике слышатся сигналы тревоги, угадываются смутные предвестия надвигающихся испытаний. В некоторых случаях художник занимает по отношению к окружающей среде оборонительную позицию, словно пытается защитить своих близких от приближающихся невзгод, возможных потрясений. Стоит вникнуть в композиционное построение, цвето-пластическое решение таких его работ, как Автопортрет с дочерью (1972), Автопортрет с внучкой (1975), чтобы ощутить душевный настрой главного героя, далекий от радужных ожиданий, затронутый конфликтами времени, предельно мобилизовавший свои физические и нравственные силы. Естественно, только трагическим элементом не исчерпывается концепция образов, но его звучание побуждает усомниться в мнимом благополучии общественной ситуации 1970-х годов, свидетельствует о наличии в ней серьезных противоречий, негативных тенденций распада и деградации. Впрочем, предчувствия художника стали очевидными для большинства лишь после того, как оправдались со значительным превышением. До той поры печать суровой озабоченности, лежавшая на внутреннем состоянии его лучших творений, воспринималась скорее как грань философского реализма. Так, видный советский искусствовед Г.К. Вагнер в статье о творчестве Иванова возражал против попыток увязывать содержательный драматизм его произведений со страдательной стороной действительности. «Стало “модным”, - замечает ученый, - говорить о трагедийном моменте в творчестве Иванова. Откуда это взялось? Трагедия - это когда диалектика жизни поворачивается к человеку своей сострадательной и губительной стороной.

В церкви Воскресения в Исадах. 1989

Собственность художника

В Рязанском кремле. 1973

Собственность художника


Престольный праздник. 1994

Собственность художника

Праздник Покрова Богородицы. 1994

Собственность художника

Крещение. 1991

Рязанский областной художественный музей


Ничего подобного в полотнах Иванова, не исключая и Похороны в Исадах, нет! Более того, Похороны в Исадах удивительным образом перекликаются с картиной В кафе «Греко». Там (в Кафе. - В.С.) сосредоточенное размышление пятерых художников над тем, что им предстоит сделать в жизни. Здесь (в Похоронах. - В.С.) - торжественное молчание тружеников земли над неизбежностью ухода человека в ту же землю...»[>1 Г. К. Вагнер. Искусство Виктора Иванова. — Художник России 1993, № 10.] Созданные Ивановым образы кажутся Вагнеру эллински гармоничными, прекрасно-благими, не ведающими противоречий между желаниями сердца и велениями разума, познавшими меру и ритм бытия, высшее благо жизни и мудрую неизбежность смерти. Действительно преобладающий в зримом и внутреннем облике его героев дух устойчивой завершенности чем-то сродни гармонической, законченной цельности пластических созданий древних эллинов. Художник мобилизует все средства, чтобы придать своим художественным идеям, их материальным воплощениям классическую форму, красоту и ценность конечного опыта. И все же мера гармонии и диссонанса, прекрасного и безобразного в произведениях Иванова заметно отличается от «изящных соразмерностей», лежавших в основе классических творений прежних веков. Она продиктована нравственной атмосферой другого времени, неизмеримо возросшим пониманием сложности, противоречивости общественной жизни, более социальным отношением к судьбе и положению человека в мире. Иванов показывает силу и величие народного духа, закаленного в тяжелейших испытаниях, знающего о трагических сторонах и жестоких конфликтах окружающей действительности. Гибель коллективной цивилизации не изменила нравственной природы творчества художника. Как и раньше, он тяготеет к деревенским мотивам, народным характерам и типам, наделяет образы мужественным величием, той духовной доблестью, что свидетельствует о героическом терпении русского народа, его готовности к могучему созидательному порыву, построению разумной, здоровой жизни.

Продолжить чтение
Еще от автора Владимир Петрович Сысоев
Аркадий Пластов

Аркадий Александрович Пластов родился в 1893 году в художественно одаренной семье. Его дед был сельским архитектором, занимался иконописью. Свою любовь к искусству он передал сыну, а через него и внуку. Для последнего самым ярким воспоминанием юности был приезд в село артели иконописцев, приглашенных подновить росписи местной церкви, некогда изукрашенной отцом и дедом. С восхищением наблюдал юноша за таинственными приготовлениями богомазов, ставивших леса, растиравших краски, варивших олифу, а затем принявшихся чудодействовать разноцветными кистями в вышине у самого купола.

Рекомендуем почитать
55 книг для искусствоведа. Главные идеи в истории искусств

«Искусство создает великие архетипы, по отношению к которым все сущее есть лишь незавершенная копия» – Оскар Уайльд. Эта книга – не только об искусстве, но и о том, как его понимать. История искусства – это увлекательная наука, позволяющая проникнуть в тайны и узнать секреты главных произведений, созданных человеком. В этой книге собраны основные идеи и самые главные авторы, размышлявшие об искусстве, его роли в культуре, его возможностях и целях, а также о том, как это искусство понять. Имена, находящиеся под обложкой этой книги, – ключевые фигуры отечественного и зарубежного искусствознания от Аристотеля до Д.

«Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России

Группа «Митьки» — важная и до сих пор недостаточно изученная страница из бурной истории русского нонконформистского искусства 1980-х. В своих сатирических стихах и прозе, поп-музыке, кино и перформансе «Митьки» сформировали политически поливалентное диссидентское искусство, близкое к европейскому авангарду и американской контркультуре. Без митьковского опыта не было бы современного российского протестного акционизма — вплоть до акций Петра Павленского и «Pussy Riot». Автор книги опирается не только на литературу, публицистику и искусствоведческие работы, но и на собственные обширные интервью с «митьками» (Дмитрий Шагин, Владимир Шинкарёв, Ольга и Александр Флоренские, Виктор Тихомиров и другие), затрагивающие проблемы государственного авторитаризма, милитаризма и социальных ограничений с брежневских времен до наших дней. Александр Михаилович — почетный профессор компаративистики и русистики в Университете Хофстра и приглашенный профессор литературы в Беннингтонском колледже. Publisher’s edition of The Mitki and the Art of Post Modern Protest in Russia by Alexandar Mihailovic is published by arrangement with the University of Wisconsin Press.

Польский театр Катастрофы

Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.

Дневник театрального чиновника (1966—1970)

От автора Окончив в 1959 году ГИТИС как ученица доктора искусствоведческих наук, профессора Бориса Владимировича Алперса, я поступила редактором в Репертуарный отдел «Союзгосцирка», где работала до 1964 года. В том же году была переведена на должность инспектора в Управление театров Министерства культуры СССР, где и вела свой дневник, а с 1973 по 1988 год в «Союзконцерте» занималась планированием гастролей театров по стране и их творческих отчетов в Москве. И мне бы не хотелось, чтобы читатель моего «Дневника» подумал, что я противопоставляю себя основным его персонажам. Я тоже была «винтиком» бюрократической машины и до сих пор не решила для себя — полезным или вредным. Может быть, полезным результатом моего пребывания в этом качестве и является этот «Дневник», отразивший в какой-то степени не только театральную атмосферу, но и приметы конца «оттепели» и перехода к закручиванию идеологических гаек.

Амедео Модильяни

Есть в искусстве Модильяни - совсем негромком, не броском и не слишком эффектном - какая-то особая нота, нежная, трепетная и манящая, которая с первых же мгновений выделяет его из толпы собратьев- художников и притягивает взгляд, заставляя снова и снова вглядываться в чуть поникшие лики его исповедальных портретов, в скорбно заломленные брови его тоскующих женщин и в пустые глазницы его притихших мальчиков и мужчин, обращенные куда-то вглубь и одновременно внутрь себя. Модильяни принадлежит к счастливой породе художников: его искусство очень стильно, изысканно и красиво, но при этом лишено и тени высокомерия и снобизма, оно трепетно и человечно и созвучно биению простого человечьего сердца.

Драматургия буржуазного телевидения

Наркотизирующий мир буржуазного телевидения при всей своей кажущейся пестроте и хаотичности строится по определенной, хорошо продуманной системе, фундаментом которой является совокупность и сочетание определенных идеологических мифов. Утвердившись в прессе, в бульварной литературе, в радио- и кинопродукции, они нашли затем свое воплощение и на телеэкране.