Виктор Глухов. Книги 1-11 - [25]

Эта семья — отец, мать, сын и дочь лет шестнадцати — сидела ближе всех.

Мама посмотрела на меня с неприязнью и ответила:

— Нет, он не герцог, — и отвернулась. — А если бы твой отец был более… — Она замялась. — …И тоже дал бы в глаз этой наглой простолюдинке, то нас обслужили бы еще лучше.

Теперь все в зале, открыв рты, уставились на меня. Овор с интересом что-то искал на моем лице.

Я сидел с окаменевшим выражением, думая, как выйти из этой ситуации, и выхода не находил. Мне что, надо встать и сказать: «Господа, вы заблуждаетесь, я ее не бил»? Чушь какая-то.

Девушка с презрением на меня глянула и уткнулась в тарелку. В ее глазах я был последним подонком.

В это время опять отворилась дверь, и с подносом в руках зашла жена хозяина. Ее фингал задорно синел, она довольно улыбалась и, качая широкими бедрами, поплыла к нам.

— Как вы и заказывали, господин, — проворковала она, расставляя тарелки по столу и обращаясь только ко мне.

— Спасибо, красавица, — выдавил я из себя.

— Для вас — Уммара, мой господин, — сказала она и, так же покачивая бедрами, плавно, как каравелла, выплыла из зала.

— Мама! — тихо, но возмущенно сказала девушка. — Он и эту женщину избил?

Спросила-то она тихо, но услышали все присутствующие в зале.

— Если бы твой отец был так же решителен, как этот юноша, — раздраженно ответила ей мамаша, — то место префекта занял бы он.

На меня смотрели ВСЕ. Женская половина с высокомерным презрением, мужская — с ненавистью, потому что я отобрал у них возможность врезать в глаз местным официанткам и тем стяжать себе славу самых крутых парней…

Овор смотрел на бутылку вина.

— Лигирийское белое, — невпопад сказал он.

Ничего не говоря, я налил ему вина в бокал. Он выпил. Придвинул тарелку ухи и стал есть. Уха действительно удалась, а перлетки — такие маленькие рыбки — были тоже обалденными на вкус.

— Откуда у тебя деньги? — переходя ко второму, разрезая ножом что-то выглядевшее очень аппетитным в кляре, спросил Овор.

Я налил ему еще вина, придвинул к себе неизвестного грамуса, откусил, почувствовал — боже, как вкусно! Это тоже была рыба, но с чем ее было сравнить, я не знал. Посмотрел, как Овор сделал глоток вина, поставил бокал на стол. Ответил с поддевкой:

— Пока ты спал, я работал.

Он закусил грамусом и спросил:

— Ты что-то знаешь о работе?

— Много, — уже начиная злиться, ответил я. Оглядевшись, увидел: обедали только мы, остальные превратились в зрителей и слушателей.

— От всякой работы есть прибыль, — сказал я вдохновенно, глядя на притихший зал. — Все вещи — в труде. И ничто не начало быть, что начало быть без труда. — Зал, офигевая, завис. — Без труда не вынешь рыбку из пруда, — продолжал перечислять я то, что помнил. — Есть умственный труд, есть физический, есть ратный…

Дядька скривился, как будто съел кислющий лимон, и сказал:

— Хорошо, хорошо, хватит. Вижу, мать тоже тебя чему-то научила. Сколько заработал-то? — спросил он небрежно, поднося бокал с вином ко рту.

— Двадцать четыре золотых короны, — скромно потупившись, ответил я. И это была чистейшая правда. — Остальные богатства — это трофеи и отступные Хряка.

— Надо же, — удивился он. — И на чем заработал?

Посмотрев, как он жадно пьет вино, заливая сушняк, я сказал:

— Коней наших продал, — и принялся вплотную за филе.

Дядька поперхнулся и выплюнул вино себе на штаны.

— Зачем? — вытаращился он на меня.

Я вытер рот салфеткой, подал ему другую, чтобы он мог вытереть себе штаны, потом ответил:

— Они нам не нужны.

Овор задумался на риску и покладисто согласился:

— Положим, так. До Азанара можно добраться и с торговым караваном. Но как ты умудрился так дорого их продать?

Я смотрел на зрителей, зрители — на меня в немом оторопении. Такого представления в местном театре еще не было.

— Я знаю, — посмотрев мне в глаза, все так же тихо проговорила девушка.

Все с интересом смотрели теперь на нее. И я тоже.

— Мы приехали утром, рано. Я заходила последней и видела, как он, — теперь все смотрели на меня, — схватил мужчину за бороду. А потом сказал, что отрежет ему голову. А еще потом он забрал деньги у того мужчины.

Ну что сказать, бенефис удался. Я был выбран на роль главного злодея. Народ так вжился в представление, что я, затравленно озираясь, опасался суда Линча. Дядька перешел к перепелке, а я, махнув на все рукой, налил себе вина. Залпом выдул полбокала. Вино было легким, ароматным и, на мой неискушенный взгляд, очень хорошим.

Зрители слушали и наблюдали в прострации. Тишину, установившуюся в зале, нарушила матрона с задних рядов. Дама, очень похожая на Раневскую, поднялась, ткнула сложенным веером в сторону Овора и с драматизмом произнесла:

— У такого ДЯДИ, — выделила она это слово, — племянник может РАБОТАТЬ только ДУШЕГУБОМ, — и с гордо поднятой головой удалилась.

Посмотрев ей вслед, я подумал, что она, сама того не зная, попала в точку. Лучше всего дядька учил Ирридара именно убивать.

Скоро зал опустел, и мы остались одни.

— И когда ты все успеваешь? — с аппетитом уничтожая перепелку вместе с костями, весело проговорил Овор. — Коней продал, смерду голову чуть не отрезал, двух девок побил так, что они стелются перед тобой. И все за одно утро.