Викинги. Ирландская сага - [22]

Именно поэтому, чтобы помочь Харальду возмужать, Торгрим и сидел сейчас на траве, именно поэтому терпел болезненные и неумелые манипуляции сына с иглой. Каждый воин должен уметь зашивать раны, а практиковаться в этом искусстве было особенно негде, потому что никто же не станет обращаться с подобной просьбой к неумехе. И потому Торгрим настоял, чтобы не кто иной, как Харальд, зашил ему обе раны, полученные в бою. Харальд согласился, хотя и без особого энтузиазма. Откровенно говоря, он пришел в смятение, и руки у него дрожали даже сильнее, чем перед боем.

— Ну вот и все. — Харальд достал нож и обрезал кончик сухожилия. — Готово.

— Хорошая работа, сын, — со всем воодушевлением, на какое он сейчас был способен, сказал Торгрим.

Пожалуй, сам Торгрим зашил бы собственные раны куда быстрее и лучше, но он тем не менее гордился сыном, пусть даже ему нечего было больше сказать в его адрес. Сегодня был как раз тот самый вечер, когда его начало одолевать дурное настроение. Он называл его «черным», и окружающие знали, что в такие минуты от него следовало держаться подальше. Оно наваливалось на него отнюдь не каждый вечер, но довольно частой, как правило, после хорошей драки. Эта черная хандра не всегда несла с собой волчьи сны, но и такое тоже случалось нередко. Пребывая во власти этой меланхолии, Торгрим не просто становился плохим товарищем — его следовало избегать как чумы. Именно из-за этой хандры он и заслужил прозвище Ночной Волк.

Старри оглянулся на него.

— Хорошенький же шрам ты заработал себе на память, Торгрим, — заметил он.

Старри выглядел уже куда лучше, чем после сражения. Немного придя в себя и справившись с горечью, вызванной тем, что он остался жив, Старри вместе со своими товарищами отправился к воде и искупался, смыв с себя кровь и боевое безумие. Затем они расчесались, накинули на себя туники и теперь выглядели настолько нормальными, насколько это вообще было возможно.

Некоторые берсерки погибли, как и говорил Старри. Но большинство уцелело. Нордвалл Коротышка получил несколько жутких ран, но все они были не смертельными. То же самое можно было сказать и об остальных. Торгрим всегда удивлялся тому, как можно отправляться на битву с полным презрением к собственной жизни, а потом выходить из нее целым и невредимым, отделавшись несколькими царапинами. Наверное, в этом и заключался весь фокус.

Торгрим сел, а потом и встал. Боль в груди была мучительной, и он испугался, что рана вновь открылась, но, опустив на нее глаза, убедился, что Харальд, пусть неуклюже и грубо, но все-таки постарался на славу. Подхватив свою тунику, которая валялась на траве, он натянул ее через голову, радуясь уже тому, что свободного покроя одежду можно набросить на себя без труда. Харальд тоже встал, не зная, следует ли помочь отцу или нет. Он протянул было руку, но тут же отдернул ее.

— Прости меня, Харальд, но мне нужно пройтись немного, — сказал Торгрим.

Харальд кивнул. Юноша знал, что он имеет в виду. Как только солнце скроется за горизонтом, наступит то самое время суток, когда общество Торгрима станет опасным для людей.

Вскоре владельцы драккаров и предводители отрядов соберутся вновь, чтобы решить, что делать дальше. Они столкнулись с намного более ожесточенным сопротивлением, нежели рассчитывали, и теперь их противник укрылся за стенами круглого форта, который окружал Клойн. Хватит ли у викингов сил, чтобы взять его? И стоит ли монастырь новых усилий и крови? Или, быть может, им лучше вернуться на свои корабли и напасть на другой, менее подготовленный город? Все эти вопросы были очень важными, но сейчас они Торгрима не волновали.

Он шагал по полю, когда на холмы уже начала опускаться ночная мгла, мимо воинов, разжигающих костры, лежащих в изнеможении, ухаживающих за ранеными или со стонами отдающих душу богам. Он миновал их всех и направился к далекому городку Клойну, где, как он видел, уже горело несколько костров. Усевшись на землю, он подобрал под себя ноги и стал смотреть на город. Вдруг он понял, что не один, и ощутил рядом с собой чье-то присутствие. Оглянувшись, он обнаружил, что в траве на расстоянии футов пятнадцати от него сидит Старри Бессмертный. Он молчал и даже не смотрел на Торгрима. Он просто сидел рядом.

В обычных условиях Торгрим, охваченный черной хандрой, никого не потерпел бы рядом с собой. Да, разумеется, в такие минуты ему случалось оказываться или на борту корабля, или в тесном маленьком домике, укрываться от непогоды вместе с другими, и тогда рядом были люди, но они старались держаться от него подальше, и этого было довольно. Но никто и никогда еще не пытался намеренно составить ему компанию в такой час.

Однако теперь он вдруг обнаружил, что присутствие Старри кажется ему совершенно естественным, оно не раздражало и не успокаивало его, будучи такой же неотъемлемой частью окружающего мира, как опускающаяся на холмы ночь или умеренная погода, которую совершенно не ощущаешь. Не сказав ни слова, Торгрим отвернулся и стал смотреть вдаль в сгущающихся сумерках.

Серый вечер постепенно перешел в ночь, а Торгрим все сидел и смотрел вдаль, затем — в бархатную темноту, бездонную глубину которой расцвечивали лишь немногочисленные островки яркого и колеблющегося света, костры да факелы на стенах далекого города. Он чувствовал, как в нем клубится тьма, разрастаясь и поглощая его. Мысли его были беспорядочными и отрывистыми, в голове не осталось ни единого слова, по крайней мере на языке, понятном человеку. Тело его замерло в полной неподвижности, и он обратился в слух, чувства и инстинкты.