Викинг - [87]

— Да, это выше моего понимания. А ты будешь носить роскошную одежду, золотые украшения и драгоценные камни?

— Тебе такие и не снились.

— Все это у тебя уже есть. Ты будешь спать на золотом ложе и не видеть снов о Хастингсе?

— Хастингс хочет стать королем Уэссекса, который граничит с Уэльсом. Так что будет большая война. Но что, если в это время король Нортумбрии бросит битву и захватит его драккары, чтобы обогнув побережье, отправиться к Родри, королю Уэльса, свататься к его дочери Моргане? Предположим, он завоюет ее, и тогда король Родри скрепит своей королевской печатью пергамент, соглашаясь ударить одновременно с востока и с запада и раздавить Уэссекс как орех.

— Это твое сердце расколется как орех, и задолго до этого.

— Что ты хочешь сказать, косоглазая колдунья?

— А что тут говорить? Ты приручил сокола-оборотня, и по твоему приказу он нанес девять ран сыну Рагнара. Соколица соединила свою душу с твоей, а прилив, посланный убить тебя, отступил. Ты убил Брата Рагнара и украл королевскую невесту, а когда пришло время, ты убил Рагнара и разделил ложе с черноволосой феей, а теперь волшебная рыбка указывает тебе лебединую дорогу по Полярной Звезде. Сколько ты заплатишь за это?

— Я уже отдал свою левую руку, желтая сука из Хеля!

— Левую руку! — смех, похожий на крик морских птиц, вырвался из ее уст. — Один отдал глаз за Девять Рун! Ты думаешь, что твоя судьба удовлетворится куском мяса и костью? Чего она ждет, Оге Кречет? Сделает ли она тебя королем Англии, прежде чем оборвется нить?

Я замахнулся, чтобы ударить ее, но рука задрожала и повисла плетью, а глаза Китти наполнились слезами.

— Я забыл, Китти, что ты отдала правду своего рта моим глазам.

— Это был страшный дар. Ты не можешь видеть всю правду, только ее бесформенную тень. Оге, почему Алан, великий певец, поехал с тобой?

— Потому что я убил Рагнара Лодброка, Великого Викинга.

— Его ты убил лишь однажды, и это уже минуло. Кого еще ты убьешь, чтобы об этом стоило сложить песню, достойную его пения? Аэлу? Отличная тема для песни, перед последним куплетом можно остановиться и промочить горло медом. Хастингса? Скорее он убьет тебя, нанеся одну глубокую рану, стоящую его девяти. И это будет концом песни. Алан привез свою арфу, чтобы петь о чем-то простом и благоразумном? И судьба удовлетворенно оборвет нить? Нет, ты должен убить Хастингса. Не это ли суждено? А когда он рухнет перед тобой, обагренный кровью из девяти ран по девять раз, сможет ли Алан отложить свою арфу?

— Нет, он не сможет отложить ее. Он должен держать ее наготове. Он должен ждать.

— И чего же он должен ждать, Оге Дан?

— Дракона, который придет, чтобы сожрать меня.

— Чего еще, кроме дракона пострашнее того, что убил Сигурд? И вновь я отдаю твоим глазам правду моего рта.

И она подошла ко мне и вновь вытащила у меня из-за ворота мой талисман, который иногда называют «золотом дурака».

— Сможет ли он защитить меня от дракона? — спросил я.

— Не он спас тебя от укуса блох. Это всего лишь знак того, что должно произойти. Если ты сможешь заглянуть в него, то сумеешь узнать, почему Алан последовал за тобой и почему он ждет.

— А Алан знает?

— Знает его душа, как и моя, но души не заговорят.

— Возьми «золото дурака» в левую руку, Китти.

— Нет, дитя. Вспомни, как когда-то я прижимала тебя к своей груди!

— Делай, что я тебе говорю, или я отрублю эту грудь своим мечом!

— «Золото» в моей левой руке, Оге.

— Сожми на нем пальцы.

— Я сжала их на этом огромном коричневом мохнатом пауке, чей укус несет безумие. Они крепко сжаты.

— Как он выглядит?

— Круг с кривыми краями.

— Твоя душа может уже говорить?

— Еще нет.

— Отпусти камень.

Она разжала пальцы, и он закачался вперед-назад на шнурке.

— Сними повязку с моей левой руки.

— Зачем, это ведь так просто…

— Тогда почему твои руки трясутся, а ты тяжело дышишь?

— Позволь мне уйти, Оге, во имя молока, которым я вскормила тебя.

— Делай, что я тебе говорю, пока я не выпустил кровь из твоих вен Клыком Одина.

— Вот. Повязка снята.

— Сожми обрубок крепче своей левой рукой.

— Сжала. Сжала.

— Положи правую руку на свою грудь и сожми еще крепче мой обрубок.

— Пощади меня, Оге, если любишь хоть немного. Не мучай меня больше.

— Ты в муках родила ребенка, но он умер, и я занял его место. Потому что я очень люблю тебя, единственной пощадой для тебя может быть смерть. Делай, что я говорю!

Она подняла мертвую руку, не черно-коричневую-красную, как мой обрубок, а молочно-белую с белыми ногтями и — как велико было ее мастерство — не ссохшуюся. Пока она держала ее за запястье, я сжимал ее правой рукой. Она была едва теплой, сохранив частицу тепла сердца Китти, но скоро стала такой же теплой, как и при жизни.

— Теперь мы едины, — сказал я. — Круг замкнулся, как когда я приникал к твоей груди, и я могу говорить, когда ты скажешь мне.

— Да, он замкнулся.

— Позволь своей душе говорить твоим языком.

— Оге, ты ненормальный.

— Когда ударит смерть, и чья рука нанесет удар?

— Она ударит раньше, чем выпадет первый снег. Ударит мертвой рукой человека, который будет удерживать смерть, но так и не сможет удержать. Она явится из королевства Вьорда в образе дракона.