Викинг - [79]

Бьёрн, словно раненый медведь, рвался в атаку, но Хастингс видел, что мы можем потерять половину людей на этом смертельном склоне, и скомандовал отступление. Так что викинги бесславно отошли к кораблям и подняли паруса. Но поскольку пострадала только наша гордость, мы не стали возвращаться туда, откуда приплыли. Мы отправились дальше, надеясь смыть горечь поражения славной победой.

Вскоре мы поняли, что господство над морем не делает нас непобедимыми. В поисках воды один из наших драккаров отбился от других, и был захвачен тремя морскими волками, выскочившими из-за острова. Это были галеры — гребли на них рабы, а воинами были темноволосые люди с кривыми мечами. Прежде, чем мы смогли прийти на помощь, все был кончено. Половина команды скрылась под красными от крови волнами, на остальных набросились акулы. Немногих мы смогли подобрать, и только восемь из них дожили до полуночи. Восемь из девяносто восьми, пировавших и веселившихся на берегу прошлой ночью.

Два сарацинских корабля скрылись меж островов. Третий удалось окружить, и в его захвате я принимал участие. Казалось, это лишь обыденное происшествие в военном походе, и позднее я буду вспоминать его просто как один из эпизодов своей жизни. Конечно, одна ласточка весны не делает, но она предвещает ее скорый приход.

Я со своими спутниками плыл на «Морском Скакуне» Сигурда. «Игрушка Одина» осталась у пристани одной из бретонских деревушек под присмотром испуганных рыбаков. Судьба и скорость позволили нам догнать добычу. Бьёрн и еще двое забросили на галеру крючья, и вскоре смуглых воинов бросили акулам. Викинги собрались прорубить дыру в днище и таким образом быстро прекратить страдания двух десятков рабов, прикованных к скамьям. У рабов был ужасный вид, спины исполосованы шрамами, и они смотрели в лицо смерти с равнодушием, которое можно было принять за гордость.

— Погоди, Бьёрн! — крикнул я, перекрывая шум.

Он услышал меня, поднял глаза и заметил мой протестующий жест. Хоть он и был сыном Рагнара, но подчинился моей просьбе и дал команду подождать.

— В чем дело, Оге? — крикнул он в ответ.

— Это быстрый корабль и крепкий. Зачем топить его?

— А что нам делать с ним и с этими вонючими рабами?

— Думаю, на нем можно шпионить в сарацинских владениях. А рабы отработают свой хлеб.

— Хорошая идея, клянусь Одином!

Это понравилось всем викингам, и многие захотели принять участие в забаве. Мы весело красили в черный цвет бороды дюжине наших воинов, и обряжали их в роскошные сарацинские одежды. Мы послали их в Виго, чтобы сделать пролом в городской стене. И, хоть из той затеи ничего не вышло, на меня стали смотреть по-новому. Я стал не просто помощником вёльвы, но и хитрецом, вроде Одиссея, достойным давать советы хёвдингам.

Галера, сидевшая в воде не так низко, как драккары, отыскивала проходы среди отмелей.

Мы так и не осмелились напасть на Опорто, охраняемый сильной армией сарацин. Мы грабили все побережье до Гибралтара и сожгли несколько городов. К нашему разочарованию, у Кадиса нас ждал флот из трехсот галер под началом Акбара Рейса, и в Севилье мы только видели вершины минаретов, вонзившихся в летнее небо.

Наша удача вернулась, когда миновали Геркулесовы столбы и вошли в Римское море. Должно быть, боги удивлялись, глядя на викингов, пришельцев с края света, — незваных гостей в водах, где сотни лет правил христианский Бог. Отсюда, из этого мира, брали начало все прекрасные вещи, что мне довелось видеть. Говорят, будто даже наши корабли были сделаны в подражание римским судам времен Цезаря. Наши жалкие познания в обработке железа и изготовлении украшений из золота были занесены к нам римскими купцами. А наши пиршественные залы казались жалкими лачугами по сравнению со здешними мраморными дворцами. Мы лепили снеговиков, чтобы позабавить детишек, а жители берегов этого моря создавали образы своих богов в бронзе и мраморе.

Алан рассказывал мне о наших предках, светловолосых тевтонах, которые завидовали славе римлян, ютясь в шалашах среди лесов; и как из-за этой зависти мы сокрушили могущество Рима, разрушили его стены, и от зарева запаленных нами пожаров потускнело солнце. Мир провалился во мрак, который только сейчас начал рассеиваться. Однако, какое нам было до этого дело — ведь мы отомстили за свое унижение.

Но меня посетила странная мысль о том, что наша война с Римом еще не закончена. Он вновь поднял голову на месте пепелища, оставленного когда-то нашими предками. И мы шли на Рим. Мы ненавидели его смертельной ненавистью. Многие племена, родственные нам, побывали здесь — франки, англы, саксы, юты, — и вот теперь мы, даны, сожжем эти прекрасные дворцы, захватим их сокровища, а самое главное — взывая к Одину, убьем их священников.

В моем сердце разгорелась древняя ненависть, и даже любовь к христианской девушке не могла потушить ее. Я страстно желал, чтобы поход наших восьми кораблей с холодного Севера был направлен в самое сердце христианского мира — на Рим.

Однако это намерение не остановило нас от нападения на плохо защищенный сарацинский город. Сарацины, как и мы, были захватчиками здесь, и грабили города, которые отказывались платить дань. Во время битвы они взывали к своему богу Аллаху, чьим пророком был Магомет. Хотя их наука и ремесла не превосходили достижений древнего Рима, они значительно обгоняли христианские. Это доказывало, что христиане не столь могущественны, как хотели казаться, и их Бог был не единственным, в которого стоило верить. Но мы, конечно, и сравниться не могли с мусульманами. Христиане называли их неверными, и только для нас — для тех, кто призывал Одина — они оставляли имя язычников.