Викинг - [107]

— Пусть она спросит то же самое у другого лапландца, который не понимает нашего языка, — тихо подсказал Алан.

Хастингс кивнул, и Китти заговорила с Куолой, а потом сказала нам:

— Куола, во-первых, говорит, что до Лапландии далеко, а я — сестра его матери, и он пойдет со мной. Во-вторых, он надеется, что Оге возьмет нас с собой, и будет кормить нас, и охотиться с нами. И, в-третьих, он говорит, что если наши души не смогут отправиться вслед за Оге, то они войдут в птиц и вернуться в Лапландию.

— Они не сказали ничего нового, — сказал Хастингс Алану, и его шрамы побагровели. — Я сказал то же самое, но другими словами. А так как время Оге уже истекло, то…

— Ты не спрашивал Кулика — Марри с острова Морс.

— Я не хочу его слушать.

— Хастингс, никак ты воображаешь, что сможешь уйти от моей мести? Закрой мой рот — хоть зашей его струной моей же арфы — и месть моя усилится тысячекратно в устах всех скальдов, живущих и еще нерожденных. Они сотрут тебя, как ненужное слово с пергамента, а твое имя сольют с именем твоего родича, Хастингса Жестокого. И ты не будешь знать покоя ни на земле, ни под землей.

— Марри глух и нем. И если я боюсь его, пусть меня оставит удача. Спроси его.

И Алан принялся показывать Кулику на пальцах вопрос Хастингса. Марри улыбнулся и показал ответ.

— Он говорит, что вокруг тишина, и вряд ли будет тише в могиле. Он сказал, что до Оге видел мало чего хорошего, в том числе и твое разукрашенное шрамами лицо. И Марри считает, что без Оге мир станет унылым и что он надеется посмотреть на иные красоты, отправившись с ним.

Лицо Хастингса, и впрямь, стало неприятным. Сдается мне, оно вполне могло испугать злую ведьму в лесной части, ведь она не знала, отчего оно стало таким. Он был зачат мужчиной и рожден женщиной и мог приобрести знание и силу зла, недоступные ни одному демону. Он мог смеяться и над Раем Эдит и над Хелем норманнов, но ни за что не стал бы смеяться над местью Алана.

Я не знал, что это значит. Я не понимал этого.

— Ваш уход с Оге не задержится, — сказал Хастингс всем говорившим. — Меера, ты стоишь ближе всех к Китти, обыщи ее и найди вертящуюся железную рыбку.

Я не смог помешать белоснежным длинным и нежным рукам этой женщины, которая держала в них всю Европу: когда они потянулись к груди моей желтокожей кормилицы, я рванулся вперед, но один из дружинников Хастингса, гордый и властный викинг Хедрик, оказался у меня на пути, и удар его кулака едва не проломил мне висок. Ослепленный и оглушенный жестокой болью, я рухнул на палубу. И когда я попытался закричать Китти, чтобы она бросила рыбку в море, из моей груди вырвался лишь хриплый стон.

Однако она успела разгадать мое желание и дернула за веревку; веревка оборвалась, но Китти не сумела выбросить Искателя Звезды. Ее маленькие запястья были стиснуты мощными руками двух воинов, а третий приставил сверкающий нож к горлу Куолы.

— Я прошу простить меня, Оге, — сказал Хастингс без тени насмешки, когда я опомнился от удара, — но я боялся, что ты никому не позволишь коснуться твоей вёльвы. И еще опасался, что ты прикажешь ей выбросить это волшебное железо в море. Но теперь, когда у тебя было время передумать, я надеюсь, что ты отдашь свой талисман — или как ты там его называешь — викингам.

— Если только ты не натравишь на Китти Мееру.

— Мне следовало знать, что тебе это не понравится. У меня самого был какой-то страх перед этой ведьмой, но я отделался от него и думал, что и ты тоже. Теперь я презираю ее, так как после смерти Рагнара она не придумала ничего лучше — или хуже, — как следить за всеми. Но прежде чем мы продолжим, я вынужден подвергнуть тебя одному унижению; когда наступит срок, я избавлю тебя от него.

— И что же это такое?

— Веревка на твоих ногах. Я думаю, ты встретишь свою судьбу, как викинг, но никто не может быть уверен в поступках человека перед лицом смерти. И я не осуждаю тебя за то, что ты заковал моего отца Рагнара, и не снимал с него цепей до самого колодца.

— Это справедливо, — ответил я, — но я не согласен, что судьба подготовила мне смерть от твоих рук. Я не знаю, чего хочет моя судьба.

Хастингс улыбнулся:

— Тебе было бы легко зацепить жизнь своим железным крюком, и многим храбрецам довелось узнать это, когда, поворачиваясь лицом к смерти, они видели твое. И поэтому те люди, которые свяжут тебе ноги, снимут и твой крюк.

Я кивнул, и люди Хастингса принялись за работу. Когда они закончили, я сумел встать и опереться спиной о стойку кормового навеса, как некогда о шест в той яме, куда меня бросил Рагнар.

— Кому ты позволишь взять железную рыбку? — спросил Хастингс.

— Она принадлежит Марри. И сказать должен он.

— Нет. Раз ты ей пользовался, значит она твоя.

— Тогда я скажу Китти отдать ее тебе. Но никто из твоих людей не должен прикасаться к ней. После моей смерти она должна быть отдана Бьёрну.

— Почему Бьёрну?

— Из всех сыновей Рагнара он больше всех похож на отца.

— Господи, спаси нас! — услышал я чей-то крик. Я подумал, что это Энит.

— Так и будет, и все, кто слышал нас, будут свидетелями.

— Китти, вложи рыбку в руку Хастингсу, — приказал я.

Китти подчинилась с каменным выражением лица. Хастингс тут же принялся осматривать рыбку и словно забыл о нас. Связав концы веревки, он вертел ее вперед и назад. Я удивился, как много он знал о ней.