Видение в публичной библиотеке - [4]
- А разве он давал их читать вам, государыня?
По лицу вопрошаемой скользнула неуловимая тень и спряталась в глазах.
- Да, показывал.
Но лицо ее говорило не то, что говорили уста. В ее тонкой улыбке сквозила картина, перенесшая ее в прошлое, в ее кабинет: у окна стоит Левушка Нарышкин и ловит муху, а в стороне, у особого столика, сидит Храповицкий и, утирая фуляром красное вспотевшее лицо, перлюстрирует письмо Вольтера к князю Голицыну; сама же она сидит за своим письменным столом и пишет тайное послание Фридриху Прусскому о разделе Польши: "Tout cela, monsieur mon frere, me confirme dans Ie sentiment que pour aller a jeu sur, il sera plus convenable - de rendre mon parti en Pologne superieur par une somme considerable - pour a cheter cet etat qui n'attende que des marchands pour se vendre"*.
_______________
* Все это, государь, брат мой, укрепляет меня в сознании, что
для того, чтобы идти на верную игру, следует только дать моей партии
в Польше перевес с помощью суммы, достаточной для того, чтобы купить
эту страну, которая ждет только покупателей, чтобы продаться им.
- Да, - повторила она с тою же загадочной улыбкой, - я читала ваши письма к князю Голицыну. Еще в одном вы обращаетесь к поэту Томасу...
- Помню, помню, государыня.
- И говорите: "M-r Thomas! vous qui etes jeune et qui avez meilleure voix que moi, vous avez deja celebre Pierre l en trois chants, je vous en demende un quatrieme pour Catherine Seconde"*.
_______________
* Г. Томас! Вы, у которого есть молодость и голос лучше моего,
вы уже прославили Петра I в трех гимнах: я прошу у вас четвертого
для Екатерины Второй!
- Это правда, государыня.
- Но я продолжаю утверждать, что вы больше приписываете мне, чем я заслужила. Вы пишете Голицыну: "Le titre de mere de la patri restera a l'imperatrice malgre elle Pour moi, si elle vient a tout d'inspirer la tolerance aux autres princes, je l'appellerai la biefaitrice du genre humain"*.
- Oui, madame, c'est vrai**, - лукаво улыбается старик.
- Нет, это слишком много. Вы даже говорите там, что "Ie merite des francais est qu'ob celebre mes lounges dans leur langue qui est devenue, je ue sais comment, celle de l'Europe"***.
_______________
* Титул Матери отечества останется за императрицею даже вопреки
ее воле. Что касается меня, то - если она внушит другим государям
такое же милосердие - я назову ее благодетельницею рода
человеческого.
** Да, государыня, - это правда.
*** Заслуга французов состоит в том, что они воздают мне хвалу
на своем языке, который сделался, я не знаю почему, языком всей
Европы.
- Но это правда, государыня, - улыбается лукавый старик.
- Нет, нет! Из угождения мне вы унижаете Францию и весь Запад. Когда я вас спрашивала, сожжена ли книга аббата Базена, вы отвечали, что еще нет, и прибавили, будто бы во Франции подозревают, что книга написана в России, ибо истина, как вы выразились, приходит с Севера, с Запада же только безделушки: "La ve ite vient du Nord, comme les colifichets vient de l'Occidenb*.
_______________
* Истина приходит с Севера, подобно тому, как безделушки - с
Запада.
- И здесь я не преувеличил, государыня.
- О, вы слишком добры к нам, северным варварам.
- Mais non, madame!* Я повторяю ваши слова: я только справедлив.
_______________
* Нет, государыня.
- Даже тогда, - с ярко блеснувшим взором перебила она его, - когда предсказывали, что мои подданные будут ставить мне храмы, как божеству?
- Даже и тогда, государыня.
- А помните, что я отвечала вам на это?
- Простите, всемилостивейшая государыня, забыл, ведь я так стар.
- Так я напомню вам. Я отвечала: "От всякого другого, кроме вас и ваших достойных друзей, я не желала бы быть поставленною в число тех, которых так давно боготворило человечество". В самом деле, как ни мало во мне самолюбия...
На этом слове она точно поперхнулась, а старик закашлялся...
- Но, - продолжала она, - поразмыслив, невозможно желать видеть себя приравненною лотосам, луковицам, кошкам, телятам, шкурам зверей, змеям, крокодилам и всякого рода животным. После такого исчисления какой человек пожелает Храмов! Нет, лучше остаться здесь на земле, я лучше хочу получать ваши и ваших друзей письма - Даламберов, Дидеротов и других энциклопедистов...
В этот момент в "Россика" что-то зашуршало. Из какого-то шкафа тихо вылезла человеческая фигура в форменном камзоле и в парике. Ба! Да это старый знакомый, добрейший Степан Иванович Шешковский. Услыхав слово "энциклопедисты", он сейчас догадался, что ему, верно, предстоит "дело" кого-нибудь "взять" и "допросить". Он спрятался за сторожа и выжидал удобной минуты. Но он жестоко ошибся, услыхав последующий разговор женщины в горностаевой мантии с мраморным стариком.
- А подвигается ли дело с печатанием энциклопедии? - спросила первая.
- Нет, государыня.
- Почему же?
- Не позволяют продолжать.
- О, какая жестокая несправедливость. Поверьте мне: в с е ч у д е с а н а с в е т е н е в с о с т о я н и и с м ы т ь п я т н а о т п о м е ш а т е л ь с т в а п е ч а т а н и ю э н ц и к л о п е д и и*.
_______________
* Эти слова взяты из письма Екатерины II к Вольтеру.
Предлагаем читателю ознакомиться с главным трудом русского писателя Даниила Лукича Мордовцева (1830–1905)◦– его грандиозной монографией «Исторические русские женщины». Д.Л.Мордовцев —◦мастер русской исторической прозы, в чьих произведениях удачно совмещались занимательность и достоверность. В этой книге мы впервые за последние 100 лет представляем в полном виде его семитомное сочинение «Русские исторические женщины». Перед вами предстанет галерея портретов замечательных русских женщин от времен «допетровской Руси» до конца XVIII века.Глубокое знание истории и талант писателя воскрешают интереснейших персонажей отечественной истории: княгиню Ольгу, Елену Глинскую, жен Ивана Грозного, Ирину и Ксению Годуновых, Марину Мнишек, Ксению Романову, Анну Монс и ее сестру Матрену Балк, невест Петра II Марью Меншикову и Екатерину Долгорукую и тех, кого можно назвать прообразами жен декабристов, Наталью Долгорукую и Екатерину Головкину, и еще многих других замечательных женщин, включая и царственных особ – Елизавету Петровну и ее сестру, герцогиню Голштинскую, Анну Иоанновну и Анну Леопольдовну.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Даниил Лукич Мордовцев (1830–1905) автор исторических романов «Двенадцатый год» (1879), Лже-Дмитрий» (1879), «Царь Петр и правительница Софья» (1885), "Царь и гетман" (1880), «Соловецкое сидение» (1880), «Господин Великий Новгород» (1882) и многих других.Герои предлагаемой исторической повести» Авантюристы» — известные политические и общественные деятели времен правления Екатерины II живут и действуют на фоне подлинных исторических событий. Все это делает книгу интересной и увлекательной для широких кругов современных читателей.
Историческая беллетристика Даниила Лукича Мордовцева, написавшего десятки романов и повестей, была одной из самых читаемых в России XIX века. Не потерян интерес к ней и в наше время. В произведениях, составляющих настоящий сборник, отражено отношение автора к той трагедии, которая совершалась в отечественной истории начиная с XV века, в период объединения российских земель вокруг Москвы. Он ярко показывает, как власти предержащие, чтобы увеличить свои привилегии и удовлетворить личные амбиции, под предлогом борьбы за религиозное и политическое единомыслие сеяли в народе смуту, толкали его на раскол, духовное оскудение и братоубийственные войны.
Историческая повесть «За чьи грехи?» русского писателя Д. Л. Мордовцева (1830−1905) рассказывает о временах восстания Степана Разина. В произведении изображены многие исторические лица и события, воссоздан целостный образ России XVII века.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.