— Не такая уж ты чокнутая, Том! Ты утонченная садистка, тебе приятно издеваться надо мной!
— А ты мерзкий тип, — Тамара метнула на мужа злой взгляд. — Только и знаешь подавлять и унижать меня как личность. Тебе все позволительно, а мне ничего. Себе все прощаешь… Уж лучше жить с тем, из миманса. Пусть глупый, пьяница, но только и думал обо мне, заботился, а ты весь в себе. Ненавижу тебя!
— Прекрасно! — Вадима передернуло от злости. — Я сейчас уеду. Нам в самом деле стоит отдохнуть друг от друга.
Он сел в машину и только стал отъезжать, как раздался исступленный крик:
— Вернись!
Тамара подбежала к машине, вцепилась в дверь, в ее глазах была паника.
— Прости! Не бросай меня. Я не могу без тебя! Не знаю, что со мной творится. Мне все кажется, что тебе нужна другая, молодая женщина. А я уже свое отжила…
— Ты все выдумываешь, — махнул рукой Вадим. — Разве я давал повод так думать?
— …Пусть я со странностями, но я люблю тебя! — Тамару всю трясло от напора чувств. — Я так благодарна тебе за любовь, за радость общения… Не представляю свою жизнь без тебя…
У Вадима закружилась голова, он почувствовал себя на высокой неустойчивой вышке в каком-то безумном мире.
Дома Тамара пыталась оправдаться:
— …Я сама всего добилась и привыкла рассчитывать только на себя. Поэтому моя душа немного огрубела, я стала резковатой… А эти тихие, ласковые женщины. За них все делали, им не надо было бороться за работу, за быт. Конечно, чистеньких любить легко — не замараешься…
На следующий день Тамара как будто успокоилась, но в ее глазах снова появился воинственный блеск.
— Все-таки ты вполне мог бы работать в штате, — заявила мужу. — Имел бы твердый оклад, а по вечерам, пожалуйста, рисуй. Вон твои приятели заведуют редакциями и книги оформляют. Все успевают. А ведь ты талантливей их, но все пустил на самотек…
— Ты ничего не смыслишь в моей работе! — повышая голос, возмутился Вадим. — Да тебя она никогда и не интересовала. Спросишь, что делал, и тут же заводишь говорильню о своем театре. Ты зациклена на себе. Я и раньше это знал, но ты перешла все границы. А насчет денег я тебе вот что скажу: если еще раз заведешь этот разговор… Я долго терплю и прощаю тебе закидоны, но всему есть предел…
Они были слишком одинаковые, не дополняли, а уничтожали друг друга. Оба противоречивые, неуступчивые, не терпящие половинчатости, они безжалостно наносили раны друг другу. «Схлестнулись, как две кометы, — подавленно рассуждал Вадим. — Две личности в семье слишком много. Ведь брак — это постоянные уступки друг другу, и в семье всегда кто-то лидер, кто-то ведущий, кто-то ведомый. Самой природой эта роль отведена мужчине, и как она этого не понимает? Ведь чересчур самостоятельную, с агрессивными замашками, женщину трудно любить, обычно ее просто терпят». Вадима уже раздражала независимость и самостоятельность жены. Он подумывал о том, что есть другие женщины, мягкие, послушные, готовые забыть свое «я» и жить только его жизнью. Несколько раз после ссоры он хлопал дверью и уезжал на Сокол, но странно, там, в своем убежище, начинал скучать по взбалмошной жене. Ни с того ни с сего вспоминал, как когда-то ему, еще совсем незнакомому мужчине, она искренне рассказала всю свою жизнь, как выделила ему комнату сына под кабинет, как объяснялась в любви, когда он спал, как вся светилась на свадьбе, когда говорила о нем, при этом совершенно не стеснялась проявлять свои чувства. «И все ее полыхания и грубости идут от любви», — рассуждал Вадим, оправдывая жену. Со стороны все ее недостатки уже казались чуть ли не достоинствами. Вадим привык к жене, она стала родной, с ней можно было быть неумным, усталым, в плохом настроении.
А потом звонила Тамара и прерывающимся голосом умоляла приехать, но как только он возвращался, отчитывала его с ледяным взглядом:
— Бежишь с тонущего корабля?! Эх ты!.. Пусть у нас все сложно, иногда просто ужасно, но ведь это красивый ужас! Ведь мы все равно любим друг друга! И потом, у нас было столько хорошего, разве можно его вот так сразу зачеркнуть?
— Какая-то вымученная любовь, — вздыхал Вадим. — Между нами тонкая непрочная нитка… И в работе полно неприятностей, да еще дома нет спокойствия.
Самому себе он говорил еще определеннее: «У всех жены как жены, а у меня сумасшедшая. Смерч, а не женщина. Устроила мне адскую жизнь, прямо какое-то заклятие».
Несколько дней в семье был мир и спокойствие, только Тамара каждый раз принюхивалась к мужу: не пахнет ли от него другой женщиной?
— Ты можешь о себе ничего не рассказывать, — едко заявляла она. — Я все вижу и на расстоянии.
А через неделю устроила Вадиму очередную сцену ревности.
В последующие дни она заводила себя еще больше, припоминала прежние обиды, называла мужа «беспросветным себялюбцем», «художником, который никогда не станет выдающимся, потому что бездушен к людям». Однажды она договаривалась до того, что он «всего-навсего ее тень» и что ее любовь была «лишь желанием обмануться».
— Наверное, нам все-таки не жить вместе, — изрекала она мрачное пророчество.
Переполненный ненавистью, Вадим вскочил и помчал на Сокол, но в дороге остывал. «Разойдемся так разойдемся», — безнадежно пробормотал и с полдороги вернулся назад.
