Вид с дешевых мест (сборник) - [18]

С возрастом я чувствую себя в жанре все удобнее. Я теперь спокойнее решаю, какие моменты непременно должны присутствовать в книге, – из тех, без которых читатель почувствует себя обманутым. Но все равно моя главная задача – создать живую историю, которая понравится мне самому как читателю, которая меня удивит, обрадует, взволнует или опечалит, которая унесет меня туда, где я еще не бывал.

И как выразился Эдгар Пенгборн, а все-таки мне интересно…[17]

Превосходим ли мы рамки жанра, когда создаем прекрасное жанровое произведение или, наоборот, когда принципиально отходим от жанровых условностей? И есть ли вообще какой-то смысл в том, чтобы пытаться за эти рамки выйти?

И, если уж на то пошло, в какой момент автор становится жанровым? Я читаю Рэя Брэдбери не ради жанрового удовлетворения, но ради наслаждения чистым Рэем Брэдбери – тем, как у него слова связываются в предложения.

Некоторые люди (и в последний раз – велорикша в Остине, штат Техас) говорили мне, что я пишу гейманично. Честно говоря, понятия не имею, что они имеют в виду и ждут ли от меня люди чего-то специального, без чего потом почувствуют себя обманутыми. Надеюсь, все мои истории – разные, и вместе с ними меняется голос автора. Надеюсь, я пользуюсь правильными инструментами из садового сарая моего воображения и строю с их помощью правильные сказки.

Если же мне случается застрять, я думаю о порнофильмах и о мюзиклах: что бы хотел сейчас увидеть любитель того, что я пишу, как-бы-оно-там-ни-называлось? И иногда я даже именно это и делаю. В такие дни я, вероятно, пишу в жанре. Впрочем, в другие дни я делаю прямо противоположное.

Подозреваю, однако, что как писатель я бываю успешнее, и смелее, и глупее, и мудрее всего, когда понятия не имею, что я такое пишу. Когда я знать не знаю, чего ждет любитель всякого такого, потому что ничего такого никто еще никогда не любил. Когда я – один в поле воин.

И вот тогда-то – когда у меня нет другого читателя, кроме меня самого, – жанр или его отсутствие становятся несущественны. Единственное путеводное правило для меня как писателя – продолжать, идти дальше. Продолжать рассказывать историю, которая в конце не заставит меня самого – моего первого читателя – почувствовать себя разочарованным или обманутым.

Это было мое вступительное слово на тридцать пятой Международной конференции по фантастическому началу в искусстве, состоявшейся в 2013 г. в Орландо, штат Флорида.

Призраки из машины: хеллоуинские размышления

Мы собрались тут под занавес того, что Брэдбери называл Октябрьской страной, – это не только время года, это состояние ума. Все урожаи уже собраны, землю сковало морозцем, в хрустком ночном воздухе плывет туман – самое время рассказывать истории о привидениях.

Пока я рос в Англии, Хеллоуин был совсем не праздником. В эту ночь, заверяли нас взрослые, возвращаются мертвые и создания тьмы свободно бродят по земле. Немудрено, что мы, дети, свято веря в это, поголовно сидели дома, закрыв окна и забаррикадировав дверь, и слушали, как стучат в стекло голые ветки, и дрожали, и были страшно довольны собой.

Бывают дни, которые все меняют: день рожденья, и Новый год, и первый день учебного года. Эти дни показывают, что во всем на свете есть свой порядок; создания тьмы и воображения тоже это понимали не хуже нас. Канун всех святых был их праздником, когда все их дни рожденья случаются разом. У них в этот день карт-бланш – все барьеры между живыми и мертвыми сняты… а значит, думал я, там, во внешней тьме, непременно должны быть и ведьмы, потому что призраков я не боялся, а ведьмы всегда ждут в тенях и питаются маленькими мальчиками.

Вообще-то в ведьм я не верил, по крайней мере, при дневном свете. Да хоть бы и в полночь. Но в Хеллоуин я верил во всё. Я даже верил, что где-то там, за океаном, есть страна, где в эту ночь люди моего возраста ходят от двери к двери в карнавальных костюмах, выпрашивают сладости и угрожают шалостями.

Хеллоуин тогда был тайной, чем-то очень личным, и в этот день я дрожал, и радовался, и самым восхитительным образом боялся.

А сейчас я пишу книги, и сюжеты их иногда уплывают во тьму и тени, и тогда я думаю, что, наверное, должен объясниться перед моими любимыми и друзьями.

Почему ты пишешь сказки о призраках? Разве для них есть место в двадцать первом веке?

Как говорила Алиса, места тут сколько угодно. Технологии бессильны рассеять тени по краям всех вещей. Мир историй о призраках все еще маячит где-то на периферии поля зрения, и от этого всё становится страньше и страньше, темнее, волшебнее – всё как всегда…

Есть один блог, который, кажется, кроме меня больше никто не читает. Я наткнулся на него, пока искал в сети что-то совсем другое, и что-то в нем – возможно, тон авторского голоса, плоский, мрачный и безнадежный, – привлекло мое внимание. И я добавил его в закладки.

Если бы девушка, которая его вела, знала, что ее кто-то читает и кого-то это волнует, она, возможно, не решила бы наложить на себя руки. Она даже написала про то, что собирается сделать: про таблетки, нембутал и секонал и прочие, которые наворовала понемногу, за несколько месяцев, из ванной комнаты отчима; про пластиковый мешок, про одиночество – и обо всем этом она рассказывала плоским, прагматичным языком, объясняя, что хотя суицидные попытки – это на самом деле зов о помощи, в ее случае это не так, а просто она совсем не хочет больше жить.