Вид на Солнечную систему - [2]

Когда он вернется на Землю, ему будет двадцать девять лет, и денег хватит на всю оставшуюся жизнь.

Уна пожала плечами:

— Ну ладно, приятно было с тобой познакомиться, и я говорю серьезно.

— Тебе-то — да, Уна. Но это только потому, что до тебя были другие. Я многому научился.

— Ты только что нарушил первое правило, — весело проговорила она. — Никогда не говорить о «других». Будь осторожен, не нарушь второе правило.

— Какое?

— Ты должен знать. Хочешь, чтобы его нарушила я. Прежде всего — не говорить о тех, которые будут.

Она небрежно махнула рукой, явно желая покончить с этой темой.

— Сыграем в шахматы? — предложила она. — Давно не играли.

— Ладно. Но не здесь. Идем в комнату отдыха.

Орд пошел первым, хотя она знала станцию так же хорошо, как и он. Фигуры на доске расставил очень быстро: практика накопилась богатая. Уна села не напротив него, а примостилась на краешке дивана.

Только что они косвенно упомянули о том, что зрело уже некоторое время. Несомненно, Орду Уна уже начала надоедать. И некого было в этом винить. В шахматной партии содержался намек на прощание. Посошок на дорожку, так сказать.

Уна играла быстро и решительно. Один особенно стремительный ход исторг из Орда обычную жалобу.

— Лучше бы ты играла внимательнее, — проговорил он. — Если выигрываешь ты, я смешно выгляжу, потому что так долго думал. А если выигрываю я, ты ничего не теряешь, потому что совершенно очевидно не старалась.

Уна хохотнула.

— Это всего лишь игра.

Первую партию она выиграла.

— Тебе повезло, — проворчал Орд. — Ты даже не заметила одну опасную ситуацию…

— Какая разница.

Они сыграли неизбежную вторую партию и, столь же неизбежно, выиграл Орд. Как любой шахматист, выигравший партию, которую, как он прекрасно знал, он мог выиграть когда и как захотел бы, Орд чувствовал себя успокоенным и довольным собою.

Он зевнул.

Уна поднялась.

— Я понимаю намеки.

— Нет, пожалуйста…

Она улыбнулась ему и исчезла в своей комнате.

Орд долго смотрел на гладкую, ничем не украшенную дверь. Он помнил предупреждения о солитозе, болезни одиночества, но свое состояние считал относительно неплохим. Он по-прежнему знал правду, возможно, в этом все и дело. После столь долгого времени он, к счастью, еще не верил в то, чего не было. Например…

Он поднялся и прошел в машинный зал. Среди прочего, это помещение предоставляло полную картину всего происходящего на станции. Он мог сидеть перед циферблатами и переключателями и проверять все — от наружной температуры до давления воздуха в самом дальнем складе.

Он ясно видел, например, что температура в комнате Уны была сейчас минус 110° по Цельсию. Много выше абсолютного нуля, конечно — однако зверский холод для жилого помещения. Более того, давление воздуха было всего восемь фунтов.

Иными словами, хотя он видел, как Уна входит в эту комнату, и может увидеть, как она оттуда выходит, Уны там нет. Дверь не открывалась.

Уна не существует.

Знание этого было очень серьезным фактором. Он давно боялся того времени, когда перестанет осознавать такие вещи. Да и сейчас его иногда охватывали приступы страха.

Однако же если он доведет давление в этой комнате до нормы, поднимет температуру и затем войдет, он увидит Уну, спящую в постели. Если он прикоснется к ней, она будет вполне реальной. Если он ударит ее ладонью по щеке, рука ощутит боль, а Уна проснется возмущенная. Если он пырнет ее ножом, ома умрет, и ему придется хоронить ее в космосе.

Все это было реальным — для него.

Он не мог видеть и оценить факты, которые демонстрировали ему шкалы. Хотя он и устал от Уны, он не имел возможности просто сказать ей — исчезни, и она исчезнет. Когда-то ему пришлось позаботиться о корабле, который доставил ее сюда, теперь придется обеспечить другой, который ее увезет.

Солитоз не был чем-то новым, с ним столкнулись вскоре после начала космических путешествий. К сожалению, пока никто не придумал, что с ним делать, разве что устранить условия, из-за которых он возник. Космос — это не просто пустое место, там еще более пусто: нет горизонта, неба, мягкого солнечного света, земли и зелени, домов, нет времени и чувства истории, как отдельно какого-то конкретного человека, так и всей человеческой расы. Хуже всего, что в космосе нет людей. Отшельник может намеренно уйти от цивилизации, но оставьте его одного на необитаемом острове, и у него разовьется психоз. Это, вкратце, и есть солитоз.

Существовала причина, по которой на станции находился человек — он контролировал работу станции — и причина, по которой он всегда жил там один. Двух человек было недостаточно, чтобы они предохраняли друг друга or солитоза. Критическое число составляло около сорока. Но сорок человек на космической станции — это экономически невыгодно. А если меньше сорока, но больше одного, это опасно для всех, ибо при солитозе люди способны на немотивированные убийства.

Вот и получилось, что оставляли всегда одного человека, который, естественно, заболевал солитозом, но обычно себе вреда не причинял, и его вылечивали потом на Земле, когда за ним прилетала смена.

Это было просто. Это оправдывало себя. Конечно, служащему станции приходилось платить за два добровольных года безумия. Редко это бывало чем-то полностью приятным или полностью неприятным. Результат принимал различные формы. Но всегда были радости и боли.