Вид на рай - [5]

Успокоенный, я спустился по лестнице и вышел на улицу. Не знаю, почему, но на глазах выступили слезы. «Ригемур Йельсен, — думал я. — Мы узнаем все о тебе. Можешь положиться на меня».

Я вскипятил воду в большом чайнике, заварил чай и залил его в термос, термос фирмы «Дарьелинг», как сейчас помню. Потом я взял термос и большую белую кружку, подарок мамы на день рождения, когда мне исполнилось двадцать два года, и занял место на «мостике».

Она сидела на диване и смотрела телевизор. Фантастика да и только! Фантастика заключалась, конечно, не в том, что она сидела на диване и смотрела телевизор. У меня было такое чувство, что я, если захочу, могу взять ее за руку, что она находится вблизи меня, что я почти ощущаю ее дыхание.

Видимость была потрясающая. Телескоп отличного качества. Лучшего не пожелаешь! Впрочем, фантастика заключалась еще и в том, что она сидела на диване и смотрела телевизор, словно меня и не было, в естественной расслабленной позе и с явно олимпийским спокойствием. Вот это и ввело меня поначалу в заблуждение. Но я быстро сообразил, что оно, это заблуждение, является результатом моего собственного переживания непосредственной близости, иллюзии, будто я нахожусь за ее окном. Она же не ведала и не знала ни о чем. Я сам выдумал подобную ситуацию, и мое подсознание никак не могло смириться с тем, что она не реагировала на мое присутствие возле нее, не обернулась и не посмотрела испуганными и вопрошающими глазами.

По моим подсчетам ей было под шестьдесят. Волосы — темные, почти черные, с заметной проседью. Круглое лицо, мягкие черты лица. Бюст — пышный, однако ни в коем случае не сравнимый с бюстом Гру. Как Ригемур Йельсен выглядела бы сзади в мокрой, облегающей фигуру одежде, разумеется, трудно сказать. Хорошо. Но внешний облик Ригемур Йельсен, безусловно, грубо говоря, был таков. Цвет ее глаз, размеры рук и пальцев, об этом я скажу позже. Точно так же о ее мыслях и чувствах, мнениях, предположениях и надеждах. Но жизнь, которую она вела в этой квартире на 65 квадратных метрах, предстала сейчас непосредственно передо мной, а спустя несколько минут я мог с большей или меньшей уверенностью сказать нечто о ее особенностях. Теперь, к примеру, она сидела и смотрела телевизор. Во вторник вечером без двадцати минут девять, в ноябре месяце сидела Ригемур Йельсен и смотрела телевизор. Почему? По старой привычке или случайно? Определенную передачу? Но какую? Необходимо выяснить и уточнить. Вероятно, потребуется неделя, а может быть и несколько, прежде чем я сумею ответить на поставленные вопросы. Но что сумею, я нисколько не сомневался. Только вот заранее скажу, что был бы очень и очень расстроен, если бы видел Ригемур Йельсен каждый вечер в одно и то же время у телевизора. Факт, свидетельствующий о многом — о ее личной пассивности, о монотонности ее бытия. Но пока…

Я встал, пошел в гостиную и взял сегодняшний номер «Арбейдербладет». По телевизору по основной государственной программе НРК[6] шла передача о природе. «По дорогам и тропинкам Зарангези». Телевизионных каналов, конечно, сейчас много, частные станции слушают и смотрят в каждом доме в Норвегии, но я почему-то уверовал, что Ригемур Йельсен выбрала именно НРК либо по старой привычке, либо из нежелания переключать, искать. Выбрала первый канал. Кроме того, я читал где-то, что пожилые люди любят животных, а здесь непосредственно — сиди и смотри, как съемочная группа пробирается по тропинкам в Зарангези, где появляются гну, львы, жирафы, обезьяны-павианы и носороги. Я включил телевизор. Так и думал. Жираф на экране. Стоит прямо под одним из этих забавных деревьев с гладкой верхушкой, пережевывает листочек с дерева мягким ртом, иногда показывая свой знаменитый синий язык. Маленькие смешные рожки, покрытые короткой шерстью. А вот носорог. Грозная тень в кустах. Самка… да еще с детенышем. Женская особь, словно сухопутная торпеда, весом больше тонны, не спускала глаз с фотографа. Я сделал звук громче, пошел в мамину комнату и снова уселся на «мостике».

«Вот уже больше недели все население деревни вело наблюдение за молодой самкой носорога…»

Ригемур Йельсен сидела на диване, немного подавшись вперед, и теперь я заметил, что на столе перед ней стояла чашка — то ли для чая, то ли для кофе. Знала ли Ригемур Йельсен, что именно за этой самкой, за этой молодой носорогиней вот уже больше недели деревенские жители вели наблюдение? Думала ли она, как и я, над тем: «Какая деревня? Что за люди?» Или она уже знала заранее, поскольку смотрела передачу с самого начала, не то, что я, включивший телевизор случайно в середине программы, во время показа жующего листья жирафа? Как она отнеслась к молодой носорогине с недоверчивыми красноватыми глазами? Есть ли у нее самой дети? Вполне возможно. Ну, конечно же, есть, решил я, наконец. И не один ребенок, а несколько. А также куча внуков. Кроме того, она пережила войну. Понятно, что ее восприятие молодой самки носорога с детенышем совсем иное, нежели мое. У них обеих много общего. Обе они рожали в муках, это во-первых. Потом в военные годы Ригемур Йельсен уж точно не один раз и не два испытала тоже подобную ситуацию, что и носорогиня в Зарангези: стояла лицом к лицу с врагом и не знала, как вести себя. Наблюдала она тоже исподтишка за немцами, спрятавшись за кухонной занавеской, окруженная цеплявшимися за ее старую, перешитую юбку малышами? Не сомневаюсь. Так оно и было. Но важно еще подчеркнуть другой момент. Жизненный опыт военных лет Ригемур Йельсен получила не здесь, не на улице Гревлингстиен 17«б». Откуда тогда она приехала? Было бы интересно услышать, как она говорит, заказывая, например, двести пятьдесят граммов мясного фарша и пятьдесят граммов сервелата в магазине «ИРМА». По ее выговору, диалекту, я мог бы определить, откуда она родом.