ВИА «Орден Единорога» - [69]

Однако, когда стало совсем уже тяжело и страшно, на ум пришло: «Прощайте, товарищи! Все по местам! Последний парад наступает!». А мимо зашагали, тяжело чеканя шаг, митьки в тельняшках и бескозырках. Они сурово подмигивали, вздымали вверх метлы, утешали видением припрятанных под полою бутылок самогону. В колоннах, подпевающих мальчику, он различал знакомые лица БГ, Курехина, Сукачева, Шевчука и других товарищей. Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! Пощады никто не желает! Врагу не сдается наш гордый варяг! Пощады никто не желает!..

Пощады и не было.

…

— И что же? Сыграете мне что-нибудь, мой юный друг? Споете? Ну, не клещами же мне из Вас вытаскивать? — барон Амбр откинулся на подушки, весело рассмеявшись удачному, на его взгляд, каламбуру.

Рэн передразнил его, растянув губы в гримасе, и протянул руку за круглым оранжевым плодом с толстой пористой поверхностью.

— Это оранж. Его чистят.

— Я знаю, — Рэну захотелось было добавить, что угощался он такими во дворце анджорийской принцессы, но подумалось, что это будет выглядеть, будто он выпендривается, наподобие его разыгрывающего из себя доброго приятеля тюремщика. Поэтому просто вгрызся в толстую шкуру и, откусив кусок, прицельно выплюнул в бокал своего сотрапезника. — Извините. С ножом у меня аккуратнее получается чистить фрукты.

— Счас. Нож, вилку, алебарду и топор.

— Не доверяете? — Рэн с удовольствием вытянулся на гигантской шкуре, похоже медвежьей. Несмотря на отвращение к собеседнику, ему нравилось, что потолок высокий, воздух свежий, как и еда, и никто не выворачивает суставы и ничего не втыкает в различные части тела, и юноша старался максимально использовать выпавшую передышку.

— Крепкие нервы и стоическая психика. Фатализм крестоносца. Или я до сих пор не изъял из Вашего обращения понятие «надеяться на чудо»? Представьте себе: моя страна полностью находится под землей. Это собственно замок. Даже нет, это каменная коробка наподобие той, в которой вы провели первую неделю пребывания у меня в гостях, с четко известным количеством клетушек и выходов на поверхность. Каждый выход охраняется, а для каждой клетушки нет понятия неприкосновенность жилища. Мои солдаты входят в любое помещение моей страны, как ветер входил в дома Белого города. Кстати, как вы думаете, каким образом Белый Город, не говоря уж о самом Боге, допускают противоестественное существование моей страны?

— Все ваше население, наверное, давно сошло с ума… — внутренне содрогнулся Рэн.

— Люди — такие твари. Привыкают ко всему, — в голосе барона слышалась смесь самодовольства, брезгливости и в то же время застарелого удивления. — Хотя к физической боли и собственной беспомощности привыкнуть невозможно. Так? Или нет? Вы ведь у нас уже эксперт, О' Ди Мэй? Моими стараниями.

— Ну что вы, барон! Какое там привыкнуть! Столько разнообразия! Обоссаться от страха — обалденное в своей новизне ощущение. Кстати, на счет надежды, надеюсь, когда-нибудь я сумею помочь и Вам получить это незабываемое впечатление. Так что, барон, пытаясь убить во мне надежду, вы только порождаете во мне все новые и новые упования. Например, ваш упоительный рассказ о том, как чудесно вы тут все у себя устроили — после него я твердо решил Вас убить.

— Бог мой! Кто это передо мной? На мгновение мне показалось, что это не тот сопливый мальчик, что ныл и плакал в руках палача, а сам рыцарь Сандонато. Его чудесные принципы: «С нами Бог»и «Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы». Ты, кстати, не знаком, наверное, с принципами звездных гороскопов? Так вот, твой приятель Санди по указаниям звезд — Стрелок, а именно из этого знака появилась большая часть всех тиранов подлунного мира. Остановись он в какой-то из тех стран, какие так чудесно освободил от чужого гнета, и бедный народишко получит еще более чудесного железнорукого правителя. Ты можешь, конечно, сказать мне о мычащей корове, но, поверь, исключительно скука и страсть к экспериментам над человеческой натурой толкнула меня на создание своего кукольного баронства, твой же Сандонато просто иначе не сможет — примитивное устройство, сильная воля и недалекий ум.

Во время рассуждений барона Рэн лишь слегка морщился, поверхностно воспринимая выпады врага по поводу его друзей: для себя он уже все решил и, как без разницы сколько раз упадет на землю платок, который мы уже твердо решили выстирать, так и что бы не делал Кру, участь, ждущая его, неизменна. Удивляло Рэна другое. Ведь это правда (нет, конечно, не умолял он и не плакал), но были, были моменты там, внизу, о которых ему совсем не хотелось бы вспоминать, откуда же опять вернулось достоинство и какая-то гордость, что ли? Почему он не чувствует себя раздавленным червяком, а верит по-прежнему в то, что он человек? Мало того, есть в нем не то что надежда, вера в то, что и впредь, что бы ни случилось, в какой бы грязи ему не пришлось захлебываться, маленькое зернышко в его груди всегда будет ждать малейшего луча света или капли влаги, чтобы прорасти и вновь стать душой. Правда, появился и страх, что там — ужас. Он твердит: молчи, спрячься — сожмись, не поднимай головы и, может быть, беда пройдет стороной. Он твердит это непрестанно, и трудно не поддаваться ему.