ВИА «Орден Единорога» - [5]

Официант (а, судя по белой рубашке и обтягивающим брючкам, этот детина был официантом и, очевидно, вышибалой по совместительству) летел по коридору, не оборачиваясь, сжимая левой рукой руку нарушителя общественного порядка, а правой непонятно размахивая в воздухе.

«Пьяный официант! Не официант, а маньяк, прикидывающийся гарсоном!!!»— запрыгали в голове, загримасничали пугающие догадки. В поисках спасения завертела Битька головой, и глаза ее, и так не поросячьи, стали еще больше.

В сумраке ей мерещилось, что стены поросли травой, а трубы парового отопления пошли зеленеющими листочками, ржавый холодильник пустил корни, а потолок и вовсе невидим сквозь переплетающиеся ветви, в просветах которых что-то странно голубело. Что-то засветилось и в конце коридора. «А-а-а…»— в ужасе завопило внутри Битьки, — «…Свет в конце тоннеля! Меня все-таки убили, и я на том свете. А это — ангел. Или…»

Битька предприняла еще одну попытку разглядеть свой буксир. Теперь широкую спину обтягивала уже не классическая безликая рубашечка, а черная футболка. И на затылке, опять же знакомая, черная бейсболка.

А вот и не менее знакомое — незнакомое лицо. С картинки на стене. Крупный нос, изогнутые губы. Приятное такое, взрослое и доброе лицо. Наверное, художник, украшавший кафе, по приколу с этого официанта написал того рыцаря.

— Ну, что, парень, — сказал прототип рыцаря, — Удачи тебе в начинаниях. До встречи, — и пожал руку.

— Спасибо, дядя! — радостно подскочила, махнув вслед удаляющейся вглубь темноты спине, неудавшаяся ресторанная певичка и дернула к выходу. «Сейчас, главное, предупрежу Хлебушкиных воробьев, и…»

…Не было стены кулинарии напротив, не было разноцветных ярмарочных тамагошек-иномарок, не было колеса обозрения, привычно торчащего среди верхушек паркового массива.

Степь. Желтый ковыль в пояс, дорога из серого песка, и небо из голубого выцветшего неба.

Позади — коридор спутавших в клубки ветви исполинских деревьев без листьев, тающих, тающих во все том же белесом небе. Вот и нет их. Лишь полу-засыпанная золотой листвой дорога из побитой, обшарпанной плитки, голубой и серой, исчерченной черными полосками от обуви. И та обрывается под ногами.

Да. Еще степь. «Оренбург», — констатировала Битька, скептически капризно поджав нижнюю губу. Ковыль катил волны. Ветер нежно щекотал двухдневную щетинку на коленке нефорской ее головы. Других слов не было.

Битька села на край «своей», плиточной дороги. Пыль «их»дороги тут же завладела кроссовками. Теплая волна сильного воздушного потока пихнула в спину, пыль подхватилась в воздух. Закашлявшись, Битька задрала голову. Огромное деревянное тело старинного парусника медленно и бесшумно плыло над ее макушкой. Тяжело проседая в воздушных ямах, изъеденное и обветренное, обросшее, как раковинами, гнездами птиц. Мелькнула позолоченная женская фигура с распахнутыми руками на носу судна. Надпись на корме «СИРИНЪ»через ять. Донесся издали сверху смех, обрывки разговоров и команд, кажется, песни. И летучий корабль ушел к горизонту. Унося белую, золотистую на солнце, гору парусов.

ГЛАВА 3

Сэр Холл Фрогг мечтал о небольшой войне; о разбойничьем нападении; о заблудшем драконе; на худой конец, о банановой кожуре (тьфу, об этом он мечтать не мог, но о чем-то с подобным эффектом мечтал). В результате всех этих катаклизмов один единственный человек должен был бы погибнуть, или хотя бы непоправимо искалечиться.

Рисуя в трещинах потолка душещипательные картины славной (не жалко, пусть будет — славной) гибели и скромных, но трогательных похорон своего собственного оруженосца, сэр Фрогг едва не рыдал от горечи утраты, умиления и облегчения.

«Простите меня, о, доблестный и добрейший сэр Фрогг! Простите неблагодарную свинью, наивно пригретую Вами на благородной груди!.. — хрипло должно было срываться с покрытых кровавой пеной губ юнца, отдающего концы на руках благодетеля, — …простите мне все те неприятности… нет! — все те ужасные неприятности! — которые я имел непростительную наглость Вам доставить, простите мерзкое непослушание и дерзкую непочтительность… — сэра Фрогга мало смущала необычность длины этой тирады для уст умирающего. — …А особенно мое ужасное поведение, точнее, мое дерзкое и необъяснимое отсутствие, как раз в тот день, когда Вас посетил этот пошлый кривляка и изврат …(тьфу!)… Вас посетил этот почтеннейший из рыцарей сэр Амбризюайль Кру. Ведь знал же я, что должен был, кровь из носу, дождаться со смирением и покорностью, единственно приличными в моем возрасте и положении, сидя в ногах моего господина, то есть, сидя в Ваших ногах, мой господин, пока Вы изволите проснуться и, как это принято в кругах, которым этот Кру близок…(ну и двусмысленность!)… НАДЕТЬ НА ВАС, ЧЕРТ ПОБЕРИ, САПОГИ!!! А в результате моего свинячьего отсутствия, Вы, благородный хозяин мой, лежите, как последний идиот, и не имеете возможности встать, не упав в глазах света, и пойти в уборную!»

Нет, сэр Фрогг не настолько был зол на своего оруженосца, чтобы собственноручно стереть того с лица земли. Но как иначе от него избавиться? Внучатый племянник троюродной тетки его третьей любви — неудобно просто послать.